— Это семейное дело, — объявила ей Фабия. — Тебе не стоит в него вмешиваться.
Калландра прошла мимо Эстер и села.
— Ты частенько забываешь, Фабия, что я — урожденная Грей. Кстати, в отличие от тебя. Я вижу, к нам опять пожаловали полицейские. Надо полагать, у них есть новости относительно смерти Джосселина, возможно, даже имя виновного. А что здесь делаешь ты, Эстер?
Эстер вновь попыталась взять инициативу в свои руки. Лицо ее было хмуро, она застыла в напряженной позе, словно противилась встречному ветру.
— Я пришла сюда, потому что мне известно кое-что о причине гибели Джосселина.
— Тогда почему вы скрывали правду до сих пор? — с явным недоверием в голосе спросила Фабия. — Я считаю, что вы вульгарнейшим образом вторглись в этот дом, мисс Лэттерли, и виной тому — ваш упрямый нрав, который когда-то погнал вас в Крым на поиски приключений. Неудивительно, что вы до сих пор не замужем.
На обвинение в вульгарности Эстер решила не отвечать.
— Я ничего не скрывала, просто раньше мне это казалось несущественным. После гибели моего брата в Крыму Джосселин нанес визит моим родителям. Он сказал, что дал Джорджу на время золотые часы в ночь перед сражением, и попросил их вернуть, предполагая, что они найдутся в личных вещах брата, присланных из Крыма. — Голос ее дрогнул, но тут же выровнялся. — Среди личных вещей часов не оказалось. Мой отец был этим весьма смущен и при первой возможности постарался оказать Джосселину ответную любезность. Он вложил деньги в предприятие Джосселина, мало того — он уговорил своих друзей поступить точно так же. Предприятие лопнуло, деньги были потеряны, и, не в силах вынести позора, отец покончил жизнь самоубийством. Мать пережила его ненадолго.
— Я искренне скорблю о смерти ваших родителей, — перебил Лоуэл, взглянув сначала на Фабию, потом снова на Эстер. — Но как все это связано с убийством Джосселина? Не вижу в этой истории ничего из ряда вон выходящего: порядочный человек, чувствуя себя в долгу перед другом своего покойного сына, поддерживает его в деловых вопросах.
Голос Эстер сорвался.
— Никаких часов не было. Джосселин никогда не знал Джорджа — точно так же, как не знал и многих других, чьи имена он взял из списков погибших. Он писал в госпитале письма для умирающих солдат и выяснял таким образом их адреса и фамилии. Я сама видела, как он делал это, только не знала тогда, зачем.
У Фабии побелели губы.
— Это самая низкая и бесстыдная ложь! Если бы вы были мужчиной, я бы отхлестала вас арапником!
— Матушка! — вмешался Лоуэл, но она не обратила на него внимания.
— Джосселин был прекрасный человек — храбрый, талантливый, одаренный умом и обаянием, — с чувством продолжала она. — Его любили все, кроме тех, кого мучила зависть. — Она с ненавистью взглянула на Менарда. — Ничтожные людишки, ненавидящие всех, кто их хоть в чем-то превосходит. — Губы ее задрожали. — Лоуэл — потому что Розамонд любила Джосселина. — Голос ее вновь стал тверд. — А Менард так и не смог смириться с тем, что Джосселин мне дорог, как никто другой! — Фабия вздрогнула, словно от отвращения. — Теперь эта женщина является сюда со своей безумной и насквозь лживой историей, а вы стоите и слушаете ее! Почему вы не вышвырнули ее отсюда до сих пор — вы же мужчины! Или мне придется сделать это самой? Почему никто, кроме меня, не думает здесь о фамильной чести? — И Фабия взялась за подлокотник, словно и впрямь собиралась встать.
— Без моего разрешения никто и никого отсюда не вышвырнет. — Негромкий голос Лоуэла был холоден как сталь. — Ты защищаешь не фамильную честь, ты защищаешь Джосселина, а это не совсем одно и то же. Это Менард платил за него долги и улаживал все его скандалы…
— Чепуха! Кто это подтвердит? Менард? — Фабия произнесла имя своего сына, как выплюнула. — Только он может назвать Джосселина плутом. Да и то не осмелился бы, будь Джосселин жив. Он храбрится только потому, что чувствует твою поддержку, и никто не смеет бросить ему в лицо, что он жалкий лжец!
Менард стоял неподвижно, видно было, что последнее оскорбление причинило ему особую боль. Мать не щадила его, а ведь он только ради нее выручал Джосселина из затруднительных ситуаций.
Калландра встала.
— Ты не права, Фабия, и была не права все это время. Здесь находится мисс Лэттерли. Она свидетельствует, что Джосселин был мошенником и обирал всех, кто не мог вовремя распознать его настоящую натуру. Менард всегда был честнее и лучше Джосселина, но ты не желала этого замечать. А первая жертва Джосселина — ты сама. Первая, последняя и главная. — Она бестрепетно взглянула на искаженное болью лицо Фабии. — Но ты хотела быть обманутой. Он просто говорил тебе то, что ты желала услышать: что ты красива, очаровательна, весела — словом, перечислял все, что мужчинам нравится в женщинах. Именно ты была тем оселком, на котором он шлифовал свое искусство. А ты слепо верила всему без разбора. В этом твоя трагедия. И его тоже.
Фабия, казалось, съежилась — все смотрели на нее.
— Ты никогда не любила Джосселина! — воскликнула она наконец в последней отчаянной попытке защитить свой мир, свои мечты, свою память о прошлом, защитить не только Джосселина, но и саму себя. — Ты злая женщина.
— Нет, Фабия, — ответила Калландра. — Я скорее печальная женщина. — Она повернулась к Эстер. — Полагаю, это не твой брат убил Джосселина, иначе бы ты не пришла сюда об этом рассказывать. Кроме того, в этом случае мы бы поверили полиции и без твоего свидетельства. — Она горестно посмотрела на Менарда. — Ты платил его долги. Что еще?
В комнате повисла угрожающая тишина.
Монк почти слышал, как колотится о ребра его сердце. Главный миг, миг, ради которого они пришли сюда, наступил. Сейчас должна была решиться и его судьба. Против желания он поднял глаза на Эстер и понял, что она чувствует то же самое. Тогда он снова повернулся к пепельно-бледному Менарду.
— Что еще? — повторила Калландра. — Ты знал, что Джосселин был…
— Я платил его долги.
Голос Менарда был чуть громче шепота.
— Карточные долги, — согласилась она. — А как насчет долга чести, Менард? Насчет того ужасного долга перед отцом Эстер, перед ее братом и перед многими другими… Ты заплатил и эти долги?
— Я… я не знал про Лэттерли… — запинаясь, ответил Менард.
Лицо Калландры потемнело от горя.
— Хватит увиливать, Менард. Ты мог и не знать имени Лэттерли, но ты знал, чем занимается Джосселин. Ты видел, что он откуда-то берет деньги. Только не говори нам, что ты не поинтересовался их источником. Ты бы не успокоился, не выяснив всего до конца. А еще ты был уверен, что Джосселин — плут и вряд ли добывает деньги честным путем. Менард… — Лицо ее смягчилось, глаза были полны жалости. — Честь всегда была для тебя превыше всего — так не унижай себя ложью. Все равно выхода у тебя нет.
Он вздрогнул, как от удара, и Монку показалось на секунду, что Менард сейчас потеряет сознание. Но он выпрямился и твердо взглянул Калландре в глаза, как смотрят в глаза долгожданному палачу-избавителю.