— А в общем-то, и нет, — ответил рассказчик. Когда я пришел работать в его отделение, его бывшие сотрудники мне и рассказали эту историю. А медрегистратор отделения — взрослая и повидавшая жизнь женщина — сказала, что два года они жили очень хорошо, девочка его, безусловно, любила. А он ее разве что на руках не носил, пылинки с нее сдувал! Он ее любил и как дочь — все-таки разница в возрасте! — и как любимую женщину и такого, — сказала она, — я больше никогда не увижу… потом она помолчала и добавила:
— Они оба были эти два года какие-то солнечные!
— И что же дальше с ними произошло? — вновь вклинился в рассказ неугомонный Самуилыч.
* * *
Подойдя к дому, он привычно глянул на свои окна. Они были темны и как-то по-особому пусты. А ведь она всегда знала, когда он идет, всегда ждала его, стоя у окна. Причем если в комнате было темно, Он безошибочно определял ее тонкий силуэт сквозь темное оконное стекло. А сейчас, впервые, он ее не чувствовал. И тут же на него накатила такая волна совершенно дикого страха, что на мгновение подкосились ноги. Он сначала остановился, а потом, преодолев внезапную слабость, бросился вперед и, мгновенно взлетев на свой этаж, дрожащими руками отпер дверь. В квартире было темно. А из ее глубины едва слышно доносился тихий плач.
И тогда, овладевший им беспричинный страх превратился в настоящую панику! Он так и не помнил, как она оказалась в его объятиях, — теплая, близкая и родная девочка.
А она, прижимаясь к нему, зарыдала в полный голос, буквально захлебываясь плачем. Он же, ничего не понимая, что-то шептал ей, успокаивал и при этом в его голове билась одна тревожная мысль — что-то произошло, что-то случилось… Потом она немного успокоилась и рассказала, что ее двоюродный брат (он с матерью, оказывается, пару месяцев назад тоже приехал из Средней Азии) сегодня случайно убил человека. Сказав это, она подняла свое заплаканное личико и с мольбой, буквально простонала:
— Помоги!
* * *
— Стой… свет не зажигай, — сказал он парню и вытащил прихваченный из дома фонарик.
— Где он?
— Вон там, у кровати лежит, — трясясь от страха, прошептал парень, — там, за перегородкой!
Он подошел поближе, разглядывая тело. Потом, нагнувшись, без труда определил, что это уже действительно труп.
— А теперь спокойно расскажи, как все произошло, — обратился он к парню, у которого уже весьма ощутимо постукивали зубы.
— Н… ну… у, это сосед… он пришел… долг гони, говорит, а потом… ну, это… полез обнимать меня… хватать…
Он посветил парню в лицо и, по сути, впервые разглядел его. Да, пацан, наверное, красив, — подумал он, — на такого девки вешаться должны пачками. Высокий, худой, с узкими, черными усиками в стиле 30-х годов и чем-то неуловимо напоминавший молодого Ален Делона.
— Ну, дальше, — хмуро потребовал он.
— Так, а все! Я его оттолкнул, сильно оттолкнул, он и полетел вон туда, — и парень показал рукой на батарею отопления. Старинную, с большим количеством секций, каждая из которых сходилась двумя ребрами — вертикальным и горизонтальным, образуя множество углов, о которые вполне можно…
— И головой прямо об нее, — закончил парень.
«Да, — подумал он, — значит, должен быть вдавленный перелом костей свода черепа в задней полусфере». Он присел возле тела и, надев перчатки, ощупал голову, быстро найдя искомое — небольшую рану, а в глубине хорошо различимый дефект подлежащей кости — и замер в раздумье. То, что он собирался сделать — было преступлением! Сокрытием, укрытием, соучастием — он не помнил, как точно Уголовный кодекс это называет. Но тут он вспомнил ее лицо и страстный шепот: «Помоги!» Тогда он, отбросив посторонние мысли, принялся за дело: с помощью кровоостанавливающей губки и тоненькой хирургической иглы заделал рану и, встав, сказал:
— А теперь — тщательно все вымой: пол, волосы и не забудь батарею. Чтоб нигде ни капельки, ни полосочки крови не было! Везде! Понял? — спросил он. И дождавшись его неуверенного кивка, продолжил:
— На все про все тебе полчаса, а потом все убираешь, укладываешь труп на диван, на спину — он худой, один справишься. Потом звонишь в милицию и сообщаешь, что дома обнаружил труп соседа. Мол, тот пришел еще часов в 6 вечера, сильно пьяный. Ты его уложил на диван, и сосед сразу же захрапел, а ты ушел по делам. Продумай, по каким, продумай, кто подтвердить это может. Понял? А дальше объясни, что когда через несколько часов вернулся домой, то обнаружил, что сосед мертвый… От того, как ты сыграешь эту роль, зависит твоя свобода. (А мысленно добавил — и моя тоже!) Проколешься — срок тебе светит не хилый.
— А потом, — спросил уже заметно успокоившийся парень.
— А потом — мои проблемы, — ответил он, не зная еще, что его проблемы будут несравненно больше, многократно больше!
* * *
— Так он стал преступником в первый раз, — сказал Саша Брюханов.
— А во второй раз — когда на вскрытии «не заметил» травму? Так? — спросил Миша Биттер.
— Да. Труп он вскрывал на следующий день один, без санитара, ибо эта была суббота! И никто ничего не заподозрил…
— А я даже догадываюсь, чем все закончилось, — вставил свое слово неугомонный Бурков.
— И чем?
— Так здесь и думать-то особо не надо — тоже мне, теорема Пифагора! — насмешливо сказал Серега и продолжил: — Коль рядом с молодой женой появился Некто смазливый, да еще и на Алена, нашего, Делона похожий… А муж старый! Дальше растолковывать надо, или уж сами дошурупите? Я не удивлюсь, что бедолага-муж этого самого Алена еще и мочканул, застукав их в процессе некоего предосудительного действа. Правильно? — спросил он у рассказчика.
— Правильно-то правильно, да не совсем, — ответил тот и, помолчав, продолжил:
— В общем, первое время все было тип-топ — как говорит сегодняшняя молодежь. Убитого похоронили, и жизнь потекла прежним чередом. Ну, почти прежним. Вот только молодая жена как-то изменилась. Она часто и беспричинно плакала, временами становилась очень задумчивой, временами наоборот — истеричной. Изменилось и ее поведение на интимном, так сказать, фронте. То она набрасывалась на мужа как сумасшедшая, обнимала, целовала с таким неистовством, будто просила за что-то прощения. А бывало наоборот — по неделе не подпускала его к себе, ссылаясь на малозначимые причины. Он все эти изменения поначалу списывал на стресс, а потом стал воспринимать как данность — мало ли какие у женщин бывают перепады настроения.
А потом все повторилось, как и в тот декабрьский вечер, только это был апрель, было светло, и под ногами были лужи, а не снег. И так же его посетило предчувствие… Зайдя в квартиру, он понял, что ее дома нет. Он обошел пустую квартиру, увидел вывернутые шкафы, пустые вешалки и ни единой ее вещички.
Вот как мне об этом рассказала медрегистратор отделения:
— Доктор в то утро опоздал часа на полтора, Мы сначала не встревожились — ну мало ли как бывает. И вот когда я сидела в своем кабинете и заполняла журнал, вдруг открылась дверь, и вошел доктор. При виде его я чуть со стула не упала — лицо было серое, искаженное такой гримасой отчаяния и боли, что я в первые секунды его не узнала.