– Как думаешь, чем она сейчас занята? Готов поспорить на что угодно: развязывает Колины веревки. Они с Китом сговорились, не случайно рыжая осталась в доме. Союзника ищет. Давай и мы с тобой организуем альянс. Двое на двое – это уже не один против троих. Скажи честно: ты знаешь, где патроны? Здесь или в доме?
– Ну, допустим, в доме, – исподлобья посмотрела на него Лидия. Взгляд ее был недоверчивым. – Только я не знаю, где именно. У него там тайник.
– Тогда нам крышка. На что спорим: он сейчас заряжает ружье. Рыжая его развязала.
– Она не станет этого делать!
– Ей надо взять из маленькой комнаты, где спит боец космического спецназа, маникюрный набор. Она не хочет рисковать и будет искать защиты у большого сильного мужчины. К тому же ей нужно убрать с дороги тяжелый грязный стул, сохранив оставшиеся ногти. Я ей помогать не буду, я это ясно дал понять. Остается только Кит. Других мужчин в доме нет.
– Маша меня не предаст! Только не она!
– Вспомни: ты над ней насмехалась.
– Я? Насмехалась?
– А кто сказал: оставь в покое свои ногти хоть на минуту? Ты вытащила ее на холод, заставила идти по снегу до шоссе, оскорбляла. Не проявила терпения. Ты с презрением относишься к людским слабостям, но нельзя же всех мерить по себе. Она не такая, как ты, у вас общее только то, что вы обе лежали когда-то в дурдоме. Но даже диагнозы, и те разные. Ты с презрением относишься к тому, что волнует ее больше всего на свете: к ее внешности. Сегодня ночью она пережила потрясение. А меньше часа назад ее парень на ее глазах убил человека выстрелом из охотничьего ружья. Тут и нормальный спятит. А у нее психика неустойчивая. Если честно, я не знаю, чего от нее теперь ожидать. Быть может, она когда-то была твоей лучшей подругой. А отныне она твой враг. Ей нельзя доверять. Маша уже не Маша. То есть совсем не та девушка, к которой ты так привязалась. Это полубезумное существо. Она мечется в поисках выхода из сложившейся ситуации. Она легко тебя предаст. Уже предала.
– Не верю!
– Лучше подумай: что нам теперь делать?
– Я не позволю тебе хоть что-нибудь сотворить с Машенькой! Сам-то ты чем лучше ее? Почему я должна тебя слушать? Нет! Никогда!
– Ты об этом пожалеешь, но будет поздно. И вообще, нам с тобой лучше выложить карты на стол. Я же вижу: ты чего-то недоговариваешь. У тебя есть какой-то секрет, и я его узнаю. Ты хотела показать мне газетные вырезки.
– Да, хотела. А теперь думаю: зачем все это?
– А затем, что игра окончена, – напряженно сказал он, поднимаясь. – Мне все это надоело. Сейчас ты узнаешь, кто здесь маньяк…
– Только тсс… – сказала Машенька Киту, прижав палец к губам. – Ты мне обещал.
В другой руке у нее был нож, которым Лидия, растопляя утром печь, строгала лучину. Машенька там его и нашла, у печки. Этим ножом она перерезала веревки, связывавшие пленника.
– Не боись. – Кит торопливо зарядил ружье и подмигнул ей: – Колька Китайцев добро помнит. Из всех баб ты одна – человек. Тебя не трону. Руки затекли, – пожаловался он. – Ружья не могу удержать, когда такое было? Вот ведьма! Из-за нее все! Из-за Лидки!
– Вытащи, пожалуйста, стул.
– Сейчас…
Кит, занятый ружьем, не торопился выполнять условия договора. Машенька освободила его в обмен на ответную услугу: впустить ее в маленькую комнату и побыть рядом, пока она возьмет оттуда маникюрный набор. Лева ворочался во сне и бессвязно что-то выкрикивал, и, если честно, Машенька его побаивалась. Вот и сейчас из-за двери раздалось:
– Зомби! Я тебя замочу!
– Опять кричит, – поежилась Машенька. – Раньше он был тихий псих, а теперь буйный. Я всегда знала, что он псих. Он только притворялся нормальным. Подумать только! Я прожила с этим придурком целых пять лет!
– Я со своей ведьмой почти столько же. Кажись, все. Ну держись, Лидка-сука! Попомнишь ты меня!
– Тебе не кажется, что они там слишком долго? – спросила Машенька, рассматривая нож, который все еще держала в руке. – Фу, какой ржавый! И в саже! Все руки испачкала! – Она с раздражением бросила нож на стол. – Может быть, что-то случилось? Я волнуюсь. Слышишь, Кит?
– Порядок! – оскалился он. Лязгнул затвор.
– Пойди посмотри, что они там делают? Или нет: сначала вытащи стул.
– Ага… Момент…
Но открыть Машеньке доступ к маникюрному набору Кит не успел. Погас свет. В большой комнате, где они находились, было три окна, но на улице стояла пасмурная погода, поэтому электричество зажгли с самого утра и здесь, и на кухне. И вот свет погас. В комнате стало темно.
– Это еще что за хрень? – выругался Кит. – Обрыв на линии, что ли? Здесь такое часто бывает.
– Что же делать? – пискнула Машенька.
– Свечку зажигай!
– А где она?
– В буфете. А спички на полочке, в кухне.
Машенька нашла в буфете свечу, потом, натыкаясь на углы, побрела на кухню за спичками. Было слышно, как она шарит на полочке. Что-то упало, Машенька ойкнула:
– Мои руки! Здесь пыльно! И темно! Я ничего не вижу!
– Да там они! Ищи!
Наконец она нашла спички и зажгла свечу. Дрожащий огонек поплыл из кухни в большую комнату.
– Открой же мне дверь, – взмолилась Машенька. – Я, кажется, еще один ноготь сломала. Ужас какой-то. Конец света.
– В точку: свету конец. Провода оборвало.
– Да я не о том! Дверь открой!
– Ага. Сейчас.
Кит, не выпуская из рук заряженного ружья, подошел к двери в маленькую комнату, но вынуть тяжелый стул, заблокировавший ее, опять не успел. Они с Машенькой услышали, как кто-то вошел в избу. Разглядеть, кто именно, мешала цветастая занавеска, да и света было маловато. Машенька с Китом переглянулись и оба застыли в напряжении. Она приложила к губам указательный палец. Он молча кивнул и стиснул ружье.
Там, в кухне, стояла тишина. Кто-то затаился в темноте. Было слышно, как тикают часы. Когда так тихо, да еще и темно, делается страшно. Очень страшно. У Машеньки задрожали губы.
– Эй, психи, где вы там? – раздался вдруг голос Тычковского.
Послышались шаги, занавеска отъехала в сторону. Тычковский прищурился и замер в дверном проеме: на него смотрело дуло охотничьего ружья.
– Сюрприз, – хихикнула Машенька. Ей сразу стало легче. Тайна раскрыта: это всего лишь он, незваный гость. Столько было пережито со вчерашнего вечера, что Машеньке казалось, будто они давние знакомые, такие же, как с Лидией и Китом. Она его уже не боялась.
– Оно не заряжено, – хрипло сказал Тычковский, глядя на ружье так, будто хотел его загипнотизировать, и на всякий случай не двигаясь с места.