– А ты проверь! – оскалился Кит.
– Значит, патроны и в самом деле были в доме?
– Точно! Только ты бы их все равно не нашел! Ведьма деньги прячет, и я тоже не лыком шит. И у меня тут есть тайничок, только вы до него хрен доберетесь. Патронов там – завались! Хочешь проверить – валяй. Дернешься, я стреляю. Отнесем тебя в чулан, к покойникам. Хочешь?
– Может, не надо? – неуверенно сказала Машенька. – Он вроде бы хороший.
– Хорошим он станет, когда помрет. Вот как Микошка. Сколько он нам крови попортил, пока был жив, а сейчас его вроде даже жалко. И этого надо туда же отправить. К мертвецам. Так спокойнее.
– Не спеши, – все так же хрипло сказал Тычковский, сторожа каждое движение Кита. – Это не в твоих интересах.
– Он прав, а? – подмигнул Машеньке Кит. – Надо соблюдать очередность. Сказал же: первую Лидку, суку, грохну. Где эта ведьма? Я ее сейчас пристрелю!
– Ты же обещал! – отчаянно закричала Машенька.
– Тебя обманули, дура, – грубо сказал Тычковский, по-прежнему не двигаясь с места. Его взгляд не отрывался от ружья, которое держал в руках Кит. – Он и тебя убьет, если помешаешь ему чинить расправу.
– Точно! – гулко, как в бочку, расхохотался Кит. – Меня бабы всю жизнь имели, а теперь я их буду иметь! Лидия Ивановна, заходи! Не прячься! Все равно найду! И темнота не поможет! Конец тебе, ведьма!
– Поздно, – усмехнулся Тычковский.
– А ну, отойди с дороги! – Кит повел дулом ружья. – В сторону! Лидия Ивановна! Где ты там?
– Лида, беги! – взвизгнула Машенька.
– Она уже никуда не убежит. Я ее убил, – спокойно сказал Тычковский.
Машенька ахнула и закрыла ладошкой рот.
– Я убил ее, – повторил Тычковский. – Потому что так было надо.
– Неужели же я ошиблась? – прошептала Машенька. – Нет, не может быть…
– Я ее убил, – в третий раз сказал Тычковский. – До некоторых, я вижу, доходит медленно.
– Врешь! – заорал Кит.
– Иди посмотри. Зарубил топором. Она мне надоела. Не то чтобы мне очень хотелось, просто она путалась под ногами и все время права качала. Это было скучно. Даже удовольствия не получил. Так что, мужик, опусти свое ружье. Ты теперь вдовец, радуйся. Я весь в ожидании твоей благодарности.
Кит растерялся.
– Маша, глянь, врет он или нет? – сказал он. – А ты иди сюда. Сядь. Коли врешь – твоя пуля первая.
Тычковский прошел в комнату и вальяжно развалился в кресле, стараясь казаться спокойным. На самом деле весь он был как сжатая пружина, готовая в любой момент распрямиться и больно ударить. И по-прежнему сторожил каждое движение Кита.
– Маша! – заорал тот. – Что ты застыла?!
– Я боюсь…
– Иди туда! Живо! Брешет он! Жива Лидка!
Машенька неохотно, стиснув в дрожащей руке свечу, огонек которой отчаянно дрожал на сквозняке, выглянула в сени и пискнула:
– Там света нет! Я почти ничего не вижу!
Она несколько раз с надеждой щелкнула выключателем. Ничего не случилось, в доме по-прежнему было темно.
– Все равно света нет!
– Посвети себе! – рявкнул Кит.
– Я боюсь!
– Иди туда! Узнай, что с ней!
Машенька послушалась и неуверенно шагнула в темные холодные сени. Хлопнула дверь, колеблющийся огонек свечи исчез совсем, и Кит с Тычковским остались в полной темноте.
– Сиди, не двигайся, – угрожающе сказал Кит.
– А то что? – насмешливо спросил Тычковский. Сейчас он чувствовал себя гораздо увереннее.
– А то выстрелю! У меня патронов на всех хватит, не боись!
– А попадешь в темноте-то?
– Буду палить, пока не попаду!
– Ладно, я понял. Посидим, подождем. Поговорим. Ты, видимо, не до конца оценил ситуацию. Ты думал, что выиграл партию, а оказалось, проиграл. И ружье тебе уже не поможет.
– Чего ты там бубнишь? Я не догоняю.
– Я ее убил. Зарубил топором.
– Врешь ты все, – хрипло сказал Кит.
– Топором, – с нажимом сказал Тычковский. – Тем самым, чуешь?
– Ты это о чем?
– Топор-то твой. На нем твои пальчики.
– Чего ты несешь? – напрягся Кит.
– Память тебе ничего не подсказывает? Когда-то при похожих обстоятельствах ты сел в тюрьму на пятнадцать лет.
– Заткнись!
…В это время Машенька, высоко поднимая свечу, сделала несколько неуверенных шагов в холодных сенях. Она давно уже не расставалась с норковым полушубком, потому что все время мерзла. Даже в протопленной с утра избе ее знобило. «Кажется, я заболела, – думала Машенька, кутаясь в золотистый мех, который всегда казался ей таким ласковым и теплым. Сейчас же она просто окоченела, а рука, держащая свечу, словно одеревенела. – Надо было надеть перчатки…»
– Лида, – неуверенно позвала Машенька. – Где ты? Лида, это я, – пискнула она.
У двери в чулан лежала груда тряпья. Так, во всяком случае, показалось Машеньке. Из-под тряпья торчали огромные валенки.
– Микоша, – прошептала Машенька и решилась подойти поближе.
Смерть Микоши была свершившимся фактом, это она уже пережила. Мертвый Микоша был вовсе не страшным.
– А Лида решила прогуляться, – вслух сказала Машенька. – Он нас обманул. Он всегда врет.
Она подошла вплотную к огромным валенкам и невольно вздрогнула. Рядом лежало еще что-то. Или кто-то. Машенька вытянула вперед руку со свечой. Последнее время она чувствовала к подруге неприязнь, и неприязнь эта все росла и росла. Вплоть до того, что Машенька решилась на союз с Китом. А что ей было делать? Лида стала злая, она не хотела понять ее, Машенькины, проблемы. А Кит согласился открыть путь к вещи, ей необходимой. Машенька подумала, что убедит его не трогать подругу. С мужчинами она умела обращаться. Если как следует попросить и похлопать при этом ресницами, то никто никого не убьет. А ногти зато будут в порядке, когда она вернется в город. Ну, почти.
Да, Машенька осуждала Лиду. Но не настолько, чтобы желать ей смерти. Поэтому увиденное ее потрясло. Лида лежала рядом с Микошей. Она не двигалась. Рядом валялся топор. Вокруг было разлито что-то темное, липкое. Машеньке было так страшно, что она не стала разглядывать это темное и тем более трогать. Она завизжала и кинулась обратно в дом…
Хлопнула дверь. В избу влетела Машенька. Она так торопилась, что от сквозняка погасла свеча.
– Там, там, там… – задыхаясь, сказала она. – Там…
– Что там? – нетерпеливо спросил Кит. – Говори, ну?
– Там темно!