За окнами, совершенно неслышная отсюда, мела метель, и что-то темное, первобытное, невиданное, но живое ворочалось за ней, и Лиля сообразила, что в той стороне, должно быть, анадырский лиман.
– Фотографии отличные. – Она села на подоконник.
– Это Сухонин снимает. Знаменитый фотограф.
– А вон на тех портретах кто? Такие странные люди?
Олег оглянулся, как бы для того, чтоб посмотреть, что там за портреты.
– Это не странные люди! Это диджеи с Аляски! Они часто к нам приезжают, ведут тут у нас музыкальные программы. А мы у них. – И без всякой паузы, доверительно, в микрофон: – Я Олег Преображенцев, «Пурга», и, если вы меня слышите, значит, все хорошо, мы где-то рядом. Говорим сегодня о радио, за что мы его любим, а за что ругаем. Я, например, ненавижу рекламу. Причем именно рекламу на радио, по телевизору она меня раздражает гораздо меньше, там все же бывают разные смешные ролики, а бывают глупые, я от этого себя чувствую страшно умным. Но хорошую рекламу на радио по пальцам можно пересчитать! Да простят меня все наши рекламодатели. Чего недостает в наших эфирах, а чего слишком много? Здравствуйте, говорите, пожалуйста! Как вас зовут?..
Голос в колонках представился Василием и поведал о том, что ему недостает в эфире группы «Грин Дэй», от которой он, Василий, «фанатеет». Сообщив это, Василий расположился было ругать все остальные, отличные от «Грин Дэя» группы, которые только засоряют радиоволны и уши слушателей, вместо того чтобы услаждать их, но ведущий быстро закруглил его, поблагодарил, пошутил, и грянула песня Someone kill the DJ как раз этой самой группы.
– Быстро вы ее нашли, – сказала Лиля с удовольствием и засмеялась.
Ей вдруг стало необыкновенно хорошо в этой студии, где за окнами мела метель, темная вода неслась к Ледовитому океану, а по стенам были развешаны фотографии людей с собаками и портреты диджеев с Аляски! Ей сто лет не было так хорошо и свободно в эфирной зоне, и острый приступ любви к работе, к этому человеку, который делает ее так легко и красиво, к микрофонам и мониторам, к голосам в динамиках, красным лампочкам и вертящимся креслам, к запаху кофе и озона от вентиляторов заставил ее швырнуть на пол сумку, плюхнуться в кресло напротив Олега, напялить наушники и привычно подвигать туда-сюда кронштейн, приспосабливаясь.
– Я послушаю в «уши», можно? – запоздало спросила она у изумленного ведущего, сдвинув в сторону гарнитуру. – Мне так удобней.
С той стороны пульта он изучающе смотрел на нее.
«Проверяльщица из Москвы» оказалась моложе и краше, чем они всей радиостанцией напредставляли, и это мешало ему невзлюбить ее с первого взгляда, хотя хотелось! Свалилась сегодня как снег на голову, никого не предупредив, к нам едет ревизор, подумаешь! Когда он увидел ее возле бдительного Богданыча, она тряслась так, что зуб не попадал на зуб, и вся, от кудрей до ботинок, промокла. Все он оценил, ведущий радио «Пурга» Олег Преображенцев, и длинные ноги, и выдающийся во всех отношениях бюст, и очень-очень столичный общий вид, и выражение недоверия и опаски, с которым она шагнула за ним в коридор!
Да еще в студию полезла ни с того ни с сего, контролировать, что ли, собралась?!
Ну, хорошо, посмотрим. Здесь моя территория.
Да будет известно всем, Чукотка – вообще особая территория!
Он открыл микрофон и сказал, что во время песни к нему присоединилась специальная гостья из Москвы – тут он позабыл, как ее зовут, и решил наплевать на это, – которая точно знает, каким именно должно быть радио.
– Говорите, – предложил он и открыл Лилин микрофон. – Вы в эфире. – И добавил, не удержавшись: – Вас слушает вся Чукотка!
Лиля, не ожидавшая ничего подобного, от потрясения молчала непозволительно долго, должно быть, секунды две. Кровь ударила в уши, во рту пересохло. Нет и не может быть ничего более ответственного, чем прямой эфир. С ним не шутят.
– Здравствуйте, – сказала она наконец и не узнала собственного голоса, хотя слышала его в наушниках тысячу раз. – Напрасно Олег так приукрасил мои знания. Я бы, наверное, стала Тедом Тернером от радио, если бы точно понимала, что необходимо слушателям, что может обрадовать или взволновать их! А может быть, и задеть.
Мелкий пакостник Преображенцев, которого она так любила полминуты назад, на нее не глядел, все изучал свои многочисленные мониторы, а она даже не знала, когда он собирается вступить, и собирается ли вообще, и сколько ей нужно протянуть до рекламы или песни! И компьютер у нее выключен, звонки она тоже посмотреть не может.
– Единственное, в чем я уверена, – не должно быть скучно никогда и никому, но это всем известно, не только мне. Я, например, очень люблю радиоспектакли и, когда была маленькой, слушала их на кассетах, по радио тогда их уже не передавали, но мой папа собрал целую фонотеку. А многие скажут, что это не слишком весело…
Ведущий молчал, ничем ей не помогал, смотрел в монитор.
Лиля продолжала, изо всех сил стараясь говорить связно, и вдруг как-то в одну секунду успокоилась.
Ничего не происходит. Ты в эфире. И ты не новичок.
Сейчас, сейчас…
– Олег, – обратилась она к Преображенцеву, и тот быстро на нее взглянул, – давайте дадим слово радиослушателям! Наверняка им есть что сказать.
– Метель, – сообщил он печально. – Со связью проблемы, дозвониться сложно! Звонков нет.
– Тогда песенку! – возликовала Лиля. – Итак, сейчас у нас в эфире группа «Ума Турман» с песней «Кажется». Я, между прочим, очень ее люблю!
Отжала кнопку своего микрофона, откинулась на спинку и покрутилась туда-сюда, покуда ведущий в панике шарил глазами по плей-листам, выискивая песню «Кажется» в исполнении группы «Ума Турман», Лилину любимую!
Тишина в эфире. Секунда. Две. Три.
«Я в поездах, отставших от расписанья, я в городах, которых нету на карте. Я умер, так и не пришедши в сознанье. Хотел быть первым, но споткнулся на старте…»
Олег Преображенцев хмуро сдвинул на шею наушники. Он смотрел в монитор, щелкал «мышью», ставил какие-то метки. Лиля молча крутилась туда-сюда. В студию никто не входил.
Он взглянул на нее в упор, губы шевельнулись. Лиля ждала, подобравшись. И в последнюю секунду он поймал и остановил себя.
Так они сидели и молчали, и в наушниках звучала «Ума Турман», а потом он сказал:
– Ничья.
И Лиля кивнула. Ничья так ничья.
Оттолкнулась от пульта, подъехала в кресле к подоконнику, взяла забытую кружку с остывшим кофе, сделала большой глоток, загребая ногами, придвинулась обратно и осторожно пристроила кружку. В эту секунду – когда она подъехала и поставила кружку так, чтобы, боже сохрани, даже случайно не опрокинуть ее на аппаратуру, – все изменилось. Она голову могла дать на отсечение!
Олег Преображенцев поднялся, обошел пульт, включил ей монитор, сразу налившийся белым светом. Засияло надкушенное яблочко.