Мир то и дело проворачивался вокруг своей оси: то Петру казалось, что он дергает буран за невидимые нити, подчиняя себе, а через секунду он уже чувствовал себя беспомощной игрушкой во власти урагана. Он не удивился бы, сорви тайфун крышу с его дома — так чайка срывает кожу с колючей камбалы, чтобы добраться до нежного мяса.
Ветер не щадил ничего: пролетая по улицам, он срывал дорожные знаки, вывески с домов, козырьки подъездов… С треском рухнула во дворе старая ольха, и ее хрупкие ветки тут же унесло ураганом, а ствол уже еле виднелся под снегом. Городок съежился под напором стихии, снег заносил дома и машины, белизна отъедала у ночи заборы, столбы и гаражи. В снежном водовороте кружились обломки пластика, листы жести, пакеты и мусор с городской свалки.
На законсервированной буровой между городом и аэропортом с протяжным железным стоном обрушилась нефтяная качалка, но люди, укрывшиеся за стенами общежития, не могли услышать этого за воем ветра. Людям, предназначенным в пищу Поморнику, не надо было знать, что происходит вокруг.
Они лежали в темноте: Дмитрий — повернувшись лицом к стене, Лиза — на спине, глядя в потолок. Она не могла заснуть и знала, что отец тоже не спит. Громко тикал будильник с фосфорными стрелками, забытый, видимо, одним из нефтяников. Может быть, это Наталья завела его, когда они с отцом вошли в эту комнату, чтобы просто переждать буран. Она вращала скрипучий ключик, и улыбалась, и не знала, что для нее вот-вот все закончится. Может, они тут целовались, пока появление остальных не заставило их выбраться из комнаты. Может, она сидела на той самой кровати, где сейчас лежит Лиза, и ждала, пока ее любимый уложит спать свою капризную дочку… И не выдержала, пошла поторопить его, и услышала полные злости слова, и…
Лиза, стараясь не издать ни звука, повернула голову. Шуршание волос по подушке показалось слишком громким. Стрелки будильника висели в темноте, мерцали призрачным зеленоватым светом, как фонарики, которыми глубоководные рыбы приманивают к своим пастям корм. Три часа ночи. Всего два часа прошло с тех пор, как она сидела на кухне с Тимуром и думала, что развод родителей — это самое ужасное, что может с ней случиться. Сквозняк злобно тряс двери, и откуда-то доносились тихие голоса — видимо, люди все еще обсуждали убийства. Лиза хотела быть с ними. Неподвижно лежать здесь, стараясь ни звуком не привлечь внимания отца, было мучительно. Он не стал с ней разговаривать — просто приказал ложиться спать, выключил свет и рухнул на соседнюю кровать. Лиза не посмела спорить.
Снова хлопнула дверь. Из туалета донесся шум воды — похоже, кто-то решил принять душ. Новый порыв ветра бросил в окно горсть снега. Со стороны отцовской кровати донесся глухой, подавленный звук. Сообразив, что именно она слышит, Лиза похолодела. Она готова была снова оказаться в комнате с ожившим мертвецом, или один на один с убийцей, в погребенной под снегом машине, в падающем самолете… Где угодно — лишь бы не слышать сдавленных рыданий отца.
Это было невыносимо. Лиза выбралась из-под одеяла, пересекла комнату. Робко дотронулась до вздрогнувшего плеча.
— Иди спать, — глухо сказал Дмитрий.
— Папа…
— Иди, оставь меня в покое.
Он дернул плечом, и Лиза убрала руку.
— Мне тоже ее жалко, — пробормотала она.
— Не ври. Иди, радуйся. Ты же считаешь, что так мне и надо?
— Это ты считаешь, что так тебе и надо, — прошептала Лиза.
— Чтооо?
Он, рывком сел, таращась в темноте на дочь.
— Я не хотела, чтобы тебе было плохо, пап, и мне правда очень грустно. Ты же не виноват, что в нее влюбился, и я тебя все равно очень-очень люблю, и не считаю, что ты плохой, не думай, я знаю, что ты хороший. Только не злись, пожалуйста…
— С чего ты взяла, что я злюсь? — прорычал Дмитрий и грохнул кулаком по тумбочке. Жалобно звякнул подпрыгнувший будильник. Лиза попятилась, сообразив, наконец, что говорит что-то не то и вообще, наверное, зря не сделала вид, что спит. — С чего ты вообразила, что я вообще что-то такое думаю? Кто тебе такую чушь внушил?
— Никита… — она осеклась, но было уже поздно.
— Никита, — ровным голосом повторил отец. — Значит, Никита. Воображаемый друг наговорил тебе гадостей обо мне с Натальей, и ты пришла, чтобы мне все это вывалить? Ты понимаешь, каково мне сейчас? Или ты делаешь это мне назло?
— Прости, я не хотела, — прошептала Лиза.
— Конечно, не хотела. Ты просто думаешь только о себе, так ведь? — ответил Дмитрий. — Тебе нет никакого дела до других.
— Нет, есть…
— Тогда ты просто ненормальная, — пробормотал Дмитрий и вдруг вскочил. Глаза его загорелись сумасшедшим вдохновением. — Нечего больше тянуть, — решительно сказал он и встал. Резким движением подтянул сползшие штаны, не глядя пригладил волосы. — Мы сейчас же идем к психиатру.
— Что?..
Лиза попятилась, но Дмитрий успел хватить ее за руку.
— Нет! Папа, пожалуйста, я больше не буду, не надо…
Лиза уперлась изо всех сил, но отец дернул ее за руку, и ноги заскользили по полу. Она упала и проехала с полметра на попе, пытаясь вырвать ладонь из жестких пальцев. Они безмолвно боролись в темноте, не видя друг друга, слыша лишь тяжелое дыхание, и стрелки часов плыли в пустоте, как фонарик… как будто они — рыбы в океанской бездне, и во тьме их поджидают призрачные хищники. Наконец Дмитрий отпустил ее руку и толкнул дверь. Темноту прорезала полоса желтоватого света, выхватила сжатые в кулак руки, полусогнутые колени — как будто он собирался прыгнуть. Лиза судорожно вздохнула, стараясь не расплакаться в голос.
— Прекрати истерику, — сказал Дмитрий и снова поймал ее за руку. — Врач должен тебя посмотреть, я же о тебе забочусь! Или ты что, хочешь быть ненормальной? Тогда так и скажи, я перестану. Хочешь быть ненормальной — твое дело.
Лиза замотала головой; из горла вырвалось рыдание.
— Идем, — сказал Дмитрий. — И прекрати реветь, нечего притворяться.
Как только они вышли в коридор, Лиза немедленно замолчала и перестала сопротивляться. Даже представить было страшно, что кто-нибудь увидит, как отец силой тащит ее к психиатру. А если Тимур? А если отец скажет ему, в чем дело? От стыда Лиза готова была провалиться под землю. Пальцы, сжатые, как в тисках, отцовской ладонью, ныли от боли, но Лиза больше не пыталась вырвать руку. Она послушно стояла рядом, пока отец растерянно озирался, пытаясь сообразить, где искать Александра.
Всего комнат было двенадцать — когда-то месторождение казалось перспективным, к пяти уже установленным качалкам собирались добавить еще несколько, и постройка общежития на двадцать с лишним человек казалась разумным ходом. Однако, несмотря на большие запасы, добыча быстро стала нерентабельной — уж слишком неудобно располагались нефтеносные пласты. Буровую законсервировали, и постепенно ветшающая общага оказалась в распоряжении сменяющих друг друга пар дежурных, дуреющих от скуки. Вечные черноводские ветра заносили ее то песком, то снегом, и налет заброшенности лежал на всем — будто еще немного, и здание превратится в ископаемое, надежно скрытое в осадочных пластах.