Бруно ответил не сразу.
— Для обычной правнучки, — наконец сказал старьевщик-изобретатель, — ты слишком много знаешь.
— Я и не говорила, что я обычная правнучка, — парировала Томка.
— И то верно, — согласился Бруно. — Будь ты обычной правнучкой, было бы легче. Откуда ты знаешь про египетскую амальгаму?
— Слышала от кое-кого, — уклончиво ответила Томка.
— А разве это не сказки? — спросил Тинкет. — Истории про Клеопатру, атлантов и прочее?
— Карлито, Карлито, — покачал головой старик. — Для волшебника ты слишком мало веришь в волшебство.
Тинкет, казалось, обиделся.
— Я не волшебник. Я иллюзионист.
Он щелкнул пальцами, и на подушечке указательного волчком закрутилась монета.
— Может, в дремучем средневековье подобное могло сойти за волшебство, — сказал фокусник, — но ничего сверхъестественного здесь нет. Только ловкость рук и долгие тренировки.
— В дремучем средневековье прекрасно понимали, в чем разница между колдовством и ловкостью рук, — буркнул Бруно. — Нечего считать людей идиотами только потому, что они жили пятьсот или тысячу лет назад. Во многих вещах они разбирались куда лучше, чем те, кто живет сейчас. Египетская амальгама — не сказка, можешь поверить.
— Я верю. Я просто хочу понять, каким образом она заставляет вещи выглядеть лучше, чем они есть на самом деле, — Тинкет заставил монету исчезнуть. — Чисто профессиональный интерес. Сам понимаешь, чего можно добиться, если в арсенале фокусника появятся такие зеркала. У меня уже есть идеи на три иллюзии…
— Не стоит, — резко оборвал его Бруно. — Поверь на слово, ничего хорошего из этого не выйдет. С такими вещами не шутят.
— Кто говорит о шутках? Я к своему искусству отношусь серьезно.
— Все равно у тебя ничего не получится. В наше время только один… хм… человек знает этот секрет. И он сделает все возможное, чтобы тайна осталась тайной. Не советую становиться у него на пути.
— Доктор Коппелиус, — тихо сказала Томка.
Старьевщик-изобретатель печально посмотрел на девушку.
— Но боюсь, с советами я опоздал.
— Вы что-нибудь про него знаете? — спросила Томка.
Она сидела на краешке стула, ломая пальцы. Как только в разговоре всплыла тема жуткого карлика, у нее пропал всякий аппетит.
— Эх… — покачал головой Бруно, щедро посыпая пол табачными крошками из бороды. — Я бы полжизни отдал, чтобы про него не знать, а это, поверь, не мало.
— Кто он такой?
— Никто не знает… Кто он, откуда появился и чего на самом деле хочет — вопросы, на которые я не нашел ответов.
— Он похищает души, — шепотом сказала Томка, удивляясь тому, что Бруно этого не знает. — И заключает их в зеркала.
А потом… Не знаю, мне кажется, он показывает их в своем «Театре Кошмаров» как в шоу уродов или кабинете восковых фигур. Я сама не видела, только афиши, но мне кажется…
Бруно прервал ее взмахом руки.
— Когда я узнал о Коппелиусе, никакого «Театра Кошмаров» не было и в помине. Он появился много позже… Как же он тогда назывался? «Удивительные и ужасные фигуры, представленные посредством волшебного фонаря», вот. Потом доктор свернул лавочку, затем открыл под новым названием. Но на самом деле театр ему не нужен. Это такая же маска, как и его птичья морда, а что под ней скрывается — никому не известно.
— Он всегда ходит в «докторе чумы»?
— Да. Никто не видел его без маски. Когда-то я даже думал, что их несколько — не масок, а Коппелиусов… Очень удобно, когда никто не видит твоего лица.
От мысли, что существует целое тайное общество, состоящее сплошь из кошмарных карликов в масках, Томке сделалось дурно. Она представила, как они собираются вокруг круглого стола, в комнате, освещенной лишь тусклыми свечами, качают птичьими головами… К счастью, Бруно развеял ее страхи.
— Но он такой один, — сказал старик. — Земля бы не вынесла второго доктора Коппелиуса.
В этом вопросе Томка была согласна с ним на тысячу процентов.
— Но если не ради театра, — спросила она, — зачем же он похищает души?
— Если бы я только знал! — с тоской в голосе сказал старьевщик-изобретатель. — Я много лет бьюсь над этой тайной, но не приблизился к разгадке ни на шаг.
— А освободить их можно?
— Для этого нужно понять, как он это делает… Я видел десятки зеркал с тайной амальгамой и сами по себе они души не забирают. Думаю, они в состоянии их хранить и удерживать, как рыбок в аквариуме. Но чтобы поместить их туда, нужно какое-то средство, которым владеет только доктор Коппелиус.
И вот это, друг мой Карлито, и есть настоящее колдовство, с которым в дремучем средневековье церемониться бы не стали.
Тинкет хмыкнул.
— Ты что-нибудь знаешь про его амулет? — задал он вопрос, не дававший ему покоя.
— Какой еще амулет?
— У него есть трость с фигуркой птички, — объяснила Томка. — Кажется, Голубя. Возможно, с ее помощью он и проворачивает свои делишки.
— А… Помню я эту трость. Думаешь, душу можно похитить при помощи волшебной фигурки? — Бруно покачал головой.
— А чем этот метод хуже прочих? — сказал фокусник. — Или, по-твоему, его жертвы подписывают контракт кровью?
По тому, каким взглядом Бруно наградил Тинкета, было видно, что именно так он и считал. Все же старьевщик-изобретатель был человеком стереотипов.
— Зачем же обязательно кровью? — сказал он, насупившись. — Достаточно личного согласия… Колдуны в Вест-Индии прекрасно обходятся безо всяких волшебных амулетов. Посыплют на голову особого порошка — и готово.
— В Вест-Индии? — переспросила Томка. — Разве они похищают души?
— Конечно, это любой дурак знает. Похищают души, засовывают их в тряпичных кукол, а людей превращают в живых мертвецов. Как это называется, Карлито?
— Вуду, — услужливо подсказал фокусник. — А живые мертвецы — это зомби.
— Точно, — обрадовался Бруно. — Именно вуду-юду.
Томка не собиралась обсуждать тонкости вест-индийской лингвистики. Но кое-что в этом вопросе ее заинтересовало:
— Погодите… Так значит, душу можно заключить и в куклу?
— Наверное, раз эти колдуны так делают, — сказал старьевщик-изобретатель. — Граппу ведь можно налить и в стакан, и хрустальный бокал, и в мыльницу. Был бы сосуд. Так и здесь… Правильное отражение может быть таким сосудом. Но не вижу причин, почему им не может стать кукла. Или… Карлито, как звали того типа, душа которого хранилась в портрете?
— Дориан Грей? Это вымышленный персонаж.
— Правда? — изумился Бруно. — Хотя, какая разница? Главное принцип.