– Сейчас, сейчас, – бормотала Каша. – Я хорошо знаю, где это! Я почти наизусть все выучила! Вот: «Мне не замолить грехов страшных…» Нет, чуть дальше: «Любила его, а он не любил и стыдился меня. А ведь мы стояли перед святым алтарем!» Вот видишь? Перед алтарем! И еще: «Я его опозорила, а он меня погубил».
– Может, это Зося фигурально выражалась? В переносном смысле? – предположила Лиза.
– Нет! Я тебе всего перевести сейчас не могу, да и не надо. Но это он заставлял ее обманывать мужчин, жить с ними, брать деньги. Бедная Зося! Я бы на ее месте давно его убила! А она терпела, потому что считала мужем. «М. сделал меня такой дурной, что я буду гореть в аду, даже если с завтрашнего дня стану ангелом. А я ведь снова согрешу!» Вот какая она была слабая.
– Постой, она его М. называет? – прервала ее Лиза. – Может, это первая буква имени или фамилии?
– В том-то и дело, что нет. Думаешь, я первым делом за это не схватилась? – обиделась Каша. – Только тут все перепутано – наверное, чтоб никто ничего не понял, если вдруг прочитает. Зося, например, почти все пишет от своего имени, но когда ей очень плохо или стыдно – от третьего лица. И знаешь, как она себя обозначает? Буквой «О»!
– Почему именно О?
Каша пожала плечами:
– Не могу понять. Морохин, у которого дом недавно сгорел, описан как W., хотя его звали Леонтий Сергеевич. Откуда W? Думаю, она всех зашифровала, потому что боялась.
– Кого ей бояться?
– Мужа! И еще тех, кому она причинила зло. И себя она боялась. И еще ада.
– Знаешь, Пшежецкая, – вдруг решилась Лиза, – я видела Зоею накануне смерти. За день, вернее. Она ехала верхом на белой лошади, в синей амазонке, с компанией. Красивая была неправдоподобно и все смеялась, но на ее лице был ужас. Она на меня так умоляюще посмотрела, будто прощения просила или помощи. Никак я этого взгляда забыть не могу! Ты мне веришь?
– Да, – мрачно ответила Каша. – Все женщины ее ненавидели. Но ты почти такая же красивая, как Зося, и поэтому она, наверное, почувствовала, что у тебя нет зла на других. Красивым все можно, но им достается и горя больше всех. Вот Зося писала совсем недавно: «Я пойду в монастырь, но не теперь. Я очень люблю мужчин…» Господи, читать стыдно! Хотя это правда: «…я люблю их любовь, но меня ужасают убийства… и я больше не могу! Бог на Небе все видит, мне больше молчать нельзя… я никуда больше не поеду… И пусть кончится этот кошмар!»
Каша водила пальцем по строчкам, бормотала отрывочные слова, и ее веки набухали слезами.
– Ничего не понимаю, – сказала Лиза. – Какие еще убийства? Куда она не поедет?
– Зося много путешествовала, – напомнила Каша. – На курорты ездила, в Париж. В Вену слушать музыку.
– А с кем ездила!
– Ты думаешь, с ним? – нахмурилась Каша. – Зося писала, что он всегда рядом и всегда далеко. Как это понимать?
– Перечитай дневник еще раз. Почерк хороший, разборчивый.
– Зато смысл туманный. Зося была такая романтичная! Она любила стихи, романы пана Сенкевича. И она ни в чем не виновата! Она хотела все бросить, жить в нищете, только бы не в позоре. Теперь ты понимаешь, почему я никогда не пойду замуж? И не буду любить ни одного мужчину?
– Не все же злодеи! – не согласилась Лиза. – Вокруг полно порядочных людей.
Каша поморщилась:
– Есть порядочные, но их нельзя безумно полюбить. Вот Пианович очень порядочный, но такой скучный и приземленный. Я не верю, что ты в него влюбилась.
– Верно. Ну и что! Ты, может быть, тоже со временем выйдешь за какого-нибудь положительного господина, которого будешь уважать как человека и брата.
Каша вскочила со стула и прижала к плоской груди свою сумочку:
– Нет, Одинцова, ты все-таки ничего не понимаешь! Я просто уважать и почитать не смогу. Мне надо любить! Я ведь точно такая же, как Зося, только мне не дано красоты. Ах, я ведь уже любила Адама, в прошлом году. Он ничего не подозревал, но разве не все равно? А потом я узнала, что у него на Благовестной улице есть женщина, с которой он живет – глупая, капризная, даже не слишком хорошенькая. У нее свой дом, большой, деревянный. Я видела: она ходит по саду в громаднейшей шляпе, у нее курносый нос, и нянька носит за ней младенца, которого она родила от Адама. Когда я увидела этот нос и этого младенца, поняла, что все в жизни для меня кончено. Я приехала домой, спряталась в нужнике и вскрыла вены переплетным ножом. Вот, смотри!
Каша расстегнула манжету и показала на сгибе левого локтя два неаккуратных шрама. Шрамы были розоватые, недавние.
– Тебе было очень больно? – поежившись, спросила Лиза.
– Ничуть! Когда в самом деле не хочешь жить, ничего не больно. А я жить не хотела. Меня Зося спасла. Обычно пока солнце не зайдет, она сроду к нам не заедет, а тут ее сердце почуяло неладное. Она вошла, а мама говорит, что я уроки делаю. Зося бросилась по комнатам и нашла меня. Тогда у меня уже перед глазами все серое было и качалось. Потом я целый месяц в постели лежала, а Зося каждый день ездила, возила мне сухие абрикосы и шоколад. В гимназии сказали, что у меня малокровие. Помнишь?
– Помню, – подтвердила Лиза.
Отсутствие Каши тогда нисколько ее не огорчило. Но название болезни – малокровие – запомнилось, потому что Мурочка, докторская дочь, очень подробно рассказывала, как ослабевшую Кашу кормят сырой печенкой. Бр-р-р!
– Одна Зося знала, почему я это сделала, – продолжала Каша. – Мама – нет. Но она догадывалась, что я хотела умереть из-за мужчины, и еще больше стала меня презирать. А Зося мне сказала: «Ты легко отделалась. Теперь ты понимаешь, что в любви нельзя быть счастливой, а можно только страдать и всем им мстить». Это так и есть, правда?
Лиза пожала плечами. Она еще слишком плохо разбиралась в подобных вещах. Ее собственная любовь совсем не походила на Кашину.
– Я Зосе обязана жизнью, – сурово сказала Каша. – Когда она умерла, я поняла, что мне осталось одно – найти и покарать ее убийцу. Остальное не важно! Мужчин, как я сказала, я любить больше не буду, а детей не хочу, чтоб их потом не презирать. Я не так сильно верю в Бога, как мама. Она хочет, чтобы в нашем костеле все было мраморное…
– А если ты найдешь убийцу и даже его убьешь, что будешь делать потом? – спросила вдруг Лиза.
– Не знаю. Все равно! Меня ведь отправят на каторгу. Но раз дело будет сделано, ничего больше и не надо.
– Ты думаешь, это все понравилось бы Зосе?
– Нет, конечно, – усмехнулась Каша. – Она была слишком добрая, и это ее убило бы. А я злая! Зося, бедная, и себя опозорила, и семью. Мы ведь графского рода, герба Топор – ты не знала? Панна из Пшежецких не должна быть шлюхой, вымогающей деньги у купчишек и конторщиков. Убийца толкнул Зоею на позор, а я восстановлю семейную честь. Мне бы только знать, кого ненавидеть!
«Наверное, Каша тоже начиталась пана Сенкевича, – подумала Лиза. – Оказывается, всегда у нее есть дело жизни – то Адам, то месть. К чему тогда она так яростно зубрила географию и немецкий?»