Она протянула Илье бутылку, прохладную и тяжелую. Собственноручно Илья еще ни разу не открывал шампанского, зато часто наблюдал этот процесс в «Фуроре» на вечеринках. Он смело отодрал фольгу с бутылочной головки и принялся откручивать проволочки на пробке.

Открывание прошло благополучно: шампанское лишь слегка плюнуло Илье в подбородок густой мелкой пеной. Даже непонятно, каким образом ему за воротник попала и сползла вниз, к животу, ловкая длинная струя? Илья похлопал себя по груди – там стало мокро и запахло сырым тестом.

– Эх, хорошо, когда в доме есть мужчина! – вскрикнула Лера и стрельнула завистливым глазом в сторону надутой Тары. – Ваш тост, Илья!

Илья был скромен и краток:

– За присутствующих!

Лера, явная заводила и душа компании, громко и весело чокнулась со всеми и облила шампанским маринованные грибки – точь-в-точь такие, какие сегодня разыгрывал «Сибспиртосоюз». Пила Лера азартно, вкусно, залпом, как пьют воду на пляже.

Тара и ее мать улыбались, Артемка громко икал. Он ел очень споро: когда взрослые опустили после тоста бокалы, то блюда с рулетом и какой-то селедкой были уже пусты. Шампанского Артемке не полагалось – он дул прямо из пол-литровой банки кипяченую воду.

– Мам, подрежь еще Артемке колбаски, он любит, – распорядилась Лера и повернулась к Илье:

– А вы где, я забыла, работаете? Или учитесь?

– Я работаю в «Фуроре», – честно признался Илья.

– А кем?

Пришлось соврать:

– Младшим менеджером.

Ну и пусть! Тара видела его в «Фуроре» лишь в виде Фруктикона, а на остальных плевать.

– А зарплата у вас какая, если не секрет?

– Не секрет, а коммерческая тайна.

Елена Александровна покачала головой:

– Нельзя, Лерочка, так напрямик расспрашивать. Это неудобно! Кушай, Артемка, ветчинку!

Артемка и без приглашений кушал не переставая.

– До чего я балычок люблю, – веселилась Лера, без всякого тоста прихлебывая шампанское.

Илье есть не хотелось. От вина больная часть головы заныла сильнее и стала как будто много больше и мягче, чем здоровая. Илья сразу вспомнил асимметричное лицо несчастной Изоры. Бутылки и тарелки качались у него перед глазами. Мелькала то тут, то там пухлая, недетски крупная рука Артемки с двузубой вилкой – эта вилка, наверное, была как раз детская, специальная. А вот Тара виделась Илье нечетко, очень маленькой. Он ей улыбался, но не был уверен, что она его видит из своей дали.

– Ой, уже десятый час! – вдруг спохватилась Лера. – Артемка, нам пора. Садик завтра проспишь!

– А торт? – заныл Артемка сытым басом.

– Мам, мы тортика себе положим? – спросила Лера, тут же вонзая длинный нож в пражский.

Просторная поверхность торта к этому времени уже выглядела неважно: шоколадного сердца не было, на его месте зияла неглубокая ямка. По шоколадным розам тоже, наверное, погулял любопытный Артемкин палец.

Пересчитав глазами остающихся, Лера отделила на блюде три куска. Все прочее она плюхнула в кастрюльку со словами:

– Я палочку колбасы «Московской» возьму? Там еще есть две. Артемка любит.

– Не меня надо спрашивать, а Илью, – церемонно заметила Елена Александровна.

Лера послушно переключилась на Илью:

– Ой, точно! Илья, вы просто замечательный! Я баночку икры прихвачу? Артемка любит, и ему надо для кроветворения. И сыр – мама с Ксюшкой все равно столько не съедят. И виноград – там много. И половинку ананаса, а?

Илья только кивал. Он почему-то решил, что если Лера и любимец семьи сейчас уйдут, то у него перестанет болеть голова. Может быть, даже к Таре удастся приблизиться?

Проводы тянулись бесконечно: Лера все возилась и хохотала в прихожей, а Артемка кряхтел, натягивая ботинки. Илья в ожидании спасения закрыл глаза.

Вдруг Лера вернулась, уже в пальто. Она покосилась на коробку конфет, большую, как дверца шкафа.

– Илья, вы удивительный! Эти конфеты… Артемка любит… – начала она.

– Они с орешками и с чем-то зеленым. Я уже попробовал, хорошие, – одобрил Артемка из коридора.

Лера подмигнула Таре, хлебнула напоследок шампанского и прощально помахала коробкой конфет.

– Лера у нас очень живая, общительная, – вздохнула чуть позже Елена Александровна. – Училась на экономиста… Но в личной жизни ей не везет. Странно, правда?

8

Нет, боль не унялась – она, наверное, навсегда поселилась в мозгу и правой скуле. Давно стих голос Леры, и даже Артемка, заедающий селедку шоколадом, стал казаться нереальным, виденным во сне или по телевизору. А вот боль осталась. Она была живая: то вскидывалась и начинала биться прямо в ухе, то уходила куда-то в глубь головы и там замирала. Тара сидела на другом конце стола и была страшно далекой и неподвижной. Из крана в мойку громко капало.

– Я, наверное, тоже пойду, – пробормотал Илья, вставая.

Вид еды сделался ему невыносим.

Никто не остановил гостя, только Елена Александровна сказала:

– Ксюша вас немного проводит? По нашей лестнице так темно! Вы какой-то очень уж бледный. Наверное, от шампанского?

– Не надо меня провожать!

Мать и дочь не послушались и обе вышли с Ильей в переднюю. Они долго искали его шапку и гадали, не надел ли ее Артемка. В конце концов Илья обнаружил шапку в собственном кармане.

– Вы так на нас потратились! – вздыхала Елена Александровна. – Все было очень вкусно. Возьмите хоть что-то с собой! Может, буженины? Никто ее не кусал. Хотя, кажется, Артемка… Ксюша, спустись немного с гостем, хоть до второго этажа, там светлее! Как «зачем»? На прошлой неделе у нас на лестнице упал сосед и вывихнул палец.

– Не надо, – снова отказался Илья. – Я лучше сам пойду.

Он говорил неправду. Ему очень хотелось, чтобы Тара пошла его провожать до второго этажа и хоть минуту побыла с ним наедине, без всякой Елены Александровны.

Тара колебалась. Она все-таки сделала один шаг на лестничную площадку, тогда как белокурый ежик и вежливые вздохи матери остались в квартире.

Дальше Таре идти не хотелось. В эту единственную минуту Илья быстро поцеловал ее сухие губы, которые нисколько в ответ не шевельнулись. Затем, наваливаясь на перила, он побежал вниз. Ноги у него заплетались, а ступенек было несчетное множество. Мы квиты, Тара, и ночь настала, и все пропало, и все равно…

Ночь действительно настала – без звезд, без ветра, без луны. Футбольное поле смерзлось и затвердело, как асфальт. Счастье и несчастье, как плюс на минус, дали нуль, пустоту, ничто. Даже головная боль немного стихла. Только игла, на которой рунами написано «Тара», была на месте, да еще ноги никак не желали идти домой. Они вообще никуда идти не желали.