Илья вдруг вспомнил, что многие и лучшие сцены голливудских фильмов разворачиваются именно в сортирах. Хорошо! Пускай! Пусть будет как в Америке! Забить бы теперь Попова до полусмерти, притиснуть его прекрасное большеглазое лицо к скользким рыжим плиткам! Обмазать дизайнерскую бородку густым кровавым кетчупом… Тара, ты его забудешь, он не любит и умрет!
Никто в ту страшную минуту не умер и не захлебнулся кетчупом. Зато какой-то мужичонка в кожаной кепке и со старомодным чемоданом на «молнии» вдруг спустился по ступенькам в туалет. Он долго возился, выбирал кабинку поуютнее и наконец забрел за поворот, где стояли двое странных людей и убивали друг друга взглядами.
Попов одумался первым. Он открыл кран и стал старательно мыть руки. Мужичонка пожал плечами, втиснулся вместе с чемоданом в кабинку и громогласно заперся на задвижку. Тогда Попов бросил мыть руки. Он небрежно побрызгал на пол с рыстопыренных пальцев.
– Дурак ты, Бочков, – тихо сказал он. – Дон Кихот Фурорский! Кажется, я понял, в чем дело. Но вслух ничего говорить не буду, а то ты сразу начнешь шуметь, махать руками и кидаться плевательницами. Не надо! Я уеду тихо. Меня уже ждет слава, а вот ты…
– Где Анжелика? – вдруг прервал его Илья.
– Здрасте! Я ведь сам тебя спрашивал о том же самом! Откуда мне знать? Да и не хочу я знать, потому что…
Кирилл вдруг подхватил Илью под руку мокрой ладонью и потащил за перегородку, где на подоконнике осталась его сумка. Здесь он вытер руки мятым носовым платком, вытащенным из карманчика сумки, а из собственного кармана достал другой платок, посвежее.
Высморкавшись, он сказал Илье негромко, но веско:
– Мне плевать на Нетск и на тебя, Бочков. Все нетское закончилось на этом вокзале. Это была лишь одна минута моей жизни, не более. Но я не монстр! Я умею ценить людей. Ты замечательно дубасил у меня Гамлета! Но ты, кажется, все путаешь. Ты не понимаешь, где жизнь, а где игрушки.
– К чему вы это? – насторожился Илья.
– Слушай сюда, как говорят в Одессе. Вчера утром на мою съемную квартиру пришли какие-то двое. Я было собрался за хлебом и был уже на лестнице, когда они вошли в подъезд. Я тертый калач, и я увидел их в прореху между перилами. Увидел эти плечи и эти макушки. Они были того рода, что лучше с ними не встречаться – понимаешь? Глаз художника не обманет.
– И что вы сделали?
– Я не пошел за хлебом и не вернулся в свою квартиру. Я тут же оказался в квартире напротив.
– Вы туда позвонили? Но они же могли слышать… – ужаснулся Илья.
Он очень хорошо представил себе эти страшные плечи и макушки.
– У меня был ключ, – сказал Кирилл. – В этой квартире живет Маринка, очень милая девочка – ты понимаешь? Она работает на телефонной станции и дежурит сутками. Ее как раз не было дома, так что никакого шума, никаких приветствий. Я просто исчез, а эти двое, как и подсказала мне моя интуиция, стали звонить в мою дверь. Двое не по-хорошему крепких парней! Я их в глазок рассмотрел – вернее, их затылки и профили, в которых не было ничего замечательного. Одно это уже пугало! Они звонили, никто им, естественно, не открывал. Тогда они вошли в мою квартиру.
– Как? Они взломали дверь?
– Нет. Они спокойно открыли ее ключом и вошли. Пробыли в квартире с полчаса, вышли и позвонили в дверь напротив, за которой как раз стоял я. И я не только не открыл, но и отодвинулся от глазка, чтоб они думали – на них никто не смотрит. Я стоял за дверью и не дышал, будто только что пришиб старушку-процентщицу и за мной пришли. Хотя у Достоевского было, кажется, все наоборот? Это состояние надо запомнить… Ужас, оказывается, глух и нем… И смерть тиха.
Человек с чемоданом, единственный посторонний клиент глухого туалетного угла, до той минуты сидел в своей кабинке тихо и только изредка чем-то шуршал. Но тут его нервы не выдержали. Он вдруг принялся шумно бороться с задвижкой, затем выскочил наружу и, скользя на рыжей плитке, побежал к выходу.
– Правильная реакция, – одобрил его Попов.
– А что было потом? – спросил Илья.
– Потом? Они потрезвонили немного и ушли. Во дворе зашумел мотор. Я тихонько выглянул в щелочку Маринкиной шторы и увидел, как эти двое сели в машину и уехали.
– А машина какая была?
– Честно говоря, я думал, у них какая-то крутая тачка, этакий зловещий черный джип или что-то в таком роде. Ничего подобного! Это оказалась старая «Волга»!
– Серая?
– Вроде бы. А ты откуда знаешь? Что с тобой? Нагнала историйка страху, да? – усмехнулся Кирилл.
Илья действительно стоял с открытым ртом. Он ничего не понимал: ведь Кирилл не жил в Обители Пропавших Душ и не был пенсионером, у которого можно отобрать квартиру!
– Теперь понял, Бочков? – мрачно подмигнул Кирилл. – Не лезь лучше в глупые истории. Не оказывай услуг роковым блондинкам и тем более не будь у них на побегушках. Держись подальше от Анжелики – целее будешь. Ведь она мне врала, что она по-крупному рекламой занимается. Оказалось, реклама с таким гарниром, что теперь меня, того и гляди, в капусту порубят.
– И поэтому вы уезжаете?
– Поэтому тоже. Как только эти двое суровых ребят уехали, я по-быстрому собрал манатки, переночевал у Виталика – и вот делаю ноги. Засиделся в глуши! Я ведь еще в апреле в столицу собирался, планы были. Но поманили Тотельдорфом, будь он неладен… К черту эту дыру! Я имею в виду Нетск. И Тотельдорф в своем роде тоже дыра. Всех к черту! И тебя, Бочков.
Кирилл посмотрел на часы, стащил с подоконника сумку – легко, будто она набита мятыми газетами, – и двинулся к выходу вдоль распахнутых кабинок. Его тонкий профиль и фигурные закраины дизайнерской бородки восемь раз отразились в зеленых туалетных зеркалах.
Илья пошел за ним.
– Ты куда? – недовольно обернулся Кирилл. – Лучше посиди здесь с четверть часика, чтоб никто не догадался, что мы виделись. Целее будем! Если меня или тебя пасут, надо держаться все время в толпе. Московский поезд на втором пути, народу там всегда полно, и я прорвусь. А ты будь здесь.
– Еще чего! Не хочу, – сказал Илья. – Если б вы были нужны, те двое вас здесь нашли бы в два счета. Я же нашел! Наверное, они искали Анжелику.
– Тогда отстань от меня да сам ее поищи – в женском туалете, как ты разумно говорил. И спасай ее от преследователей, герой! Подвиги в твоем вкусе. А вот за мной не ходи. Меня больше нет, я для тебя не существую.
Но Илья упорно шел за Кириллом и говорил вполголоса:
– Это верно, вас нет. Потому что вы просто трус, значит, ноль. Вы и Шекспира переврали, потому что он умер и не набьет вам морду. И танцуете вы плохо, хуже Снегирева, и в мюзикл вас не примут. У вас ботинок каши просит!
Кирилл чуть замедлил шаг и удивленно бросил через плечо:
– Нет, ты подумай, каков сучонок! Я его пожалел, предупредил, наставил на ум – а он плетется сзади и подъелдыкивает. Пропадай же, дурак! Прислуживай криминальным блондинкам и сохни по глупой бездарной шлюшке, которую только ленивый не имел!