Поднявшись до уровня второго этажа, он без страха, а лишь с любопытством посмотрел вниз:
– Ну что, сдюжишь?
– Как нечего делать, – ответил Мерцалов и поставил ногу на покрытый корочкой льда карниз.
Он чуть не сорвался вниз, чудом успев обхватить водосточную трубу рукой и ногой. Панфилов весело, но тихо рассмеялся.
– Ты смотри, шум не поднимай, – зашипел он сверху. – А то если кто услышит – конец нашему караванному пути, дороге в рай.
Мерцалов отпустил трубу и уцепился за нижнюю перекладину пожарной лестницы. Он был без перчаток, лед на металлической поперечине обжигал холодом пальцы. Чуть не ободрав кожу ладоней, Мерцалов вскарабкался на пожарную лестницу и заспешил следом за танцором.
– Шустрый ты, Витя.
– А как же, в нашем деле иначе нельзя.
– Небось не первый раз так лазишь?
– Было дело.
Вскоре они добрались до конца лестницы. Первый этаж был шире второго, его крыша образовывала узкую площадку, на которую талью поднимали декорации, когда их привозили на машине.
Виктор предостерег:
– Не шуми.
Он припал ухом к деревянным воротам, расположенным на втором этаже, прислушался.
– Нормально. Сейчас отопрем эти райские врата, – он достал из кармана длинный ключ – по всей видимости, самодельный дубликат – и без шума повернул его в замочной скважине. В воротах открылась небольшая калитка. Из нее пахнуло теплым душным воздухом.
Танцор скомандовал:
– Скорее!
Олег шагнул в темноту. Калитка тут же закрылась, ключ повернулся, уже изнутри. Секунд через десять Мерцалов вполне ориентировался в темноте. Стояли они на какой-то галерее, пропахшей пылью и столярным клеем.
– Где тут у вас можно пристроиться? – шепотом поинтересовался Мерцалов.
Панфилов стоял в задумчивости.
– Можно, конечно, пойти в гримерную, но туда, бывает, суют нос любопытные.
– Не подходит, других мест, что ли, в театре не знаешь? Вон здание-то какое здоровенное!
Мерцалов понимал: танцор колеблется, стоит ли открывать перед случайным знакомым самые укромные уголки театра. Но другого выхода у Панфилова не было.
«Да есть же, есть тут норки, о существовании которых вряд ли помнит даже пожарная охрана или технический директор, – думал Мерцалов. – А вот гомики наверняка присмотрели себе какой-нибудь заповедный уголок, куда годами никто больше не ходит. Ну же, колись!» – торопил он мысленно танцора.
– Пошли наверх, – наконец-то сказал Панфилов и двинулся вперед.
«Решился. Слава Богу!»
Ступал голубой танцор абсолютно бесшумно, словно и не было у него на ногах тяжелых ботинок. Мерцалов, ловкий от природы, легко поспевал за ним. Они находились в самой глубине сцены. Виктор подвел Мерцалова к металлической лестнице; она вела вверх почти вертикально, на ней невозможно было бы устоять, не держась за перила. Танцор то и дело оглядывался, чтобы убедиться, следует ли Мерцалов за ним. Возле лестницы покачивались кабели, канаты, тросы.
Мерцалов прихватил рукой трос-растяжку, будто проверял – крепок ли? Надежен ли?
– Не задерживайся, у нас тут дежурят охранники.
– Иду…
Они начали подниматься по лестнице.
Где-то внизу раздавались удары молотков, голоса рабочих сцены. Разбирали декорации после сегодняшнего балета и одновременно приступали к монтажу декораций завтрашней оперы «Жизнь за царя». Вскоре все эти звуки остались далеко внизу. Панфилов и Мерцалов поднялись до уровня штанкетов, но лестница, ставшая куда уже, здесь не заканчивалась, уходила немного выше – туда, где в призрачном свете дежурного освещения виднелись узкие переходы мостиков, перекрывавших сцену.
– Однако у вас здесь и лабиринты! – прошептал Мерцалов, когда Панфилов поднялся на верхнюю площадку.
– Мы с тобой вознеслись на седьмое небо, – патетично произнес танцор, подавая Мерцалову руку, хотя в этом не было никакой необходимости.
Тот уверенно двигался по узкой лестнице, несмотря на то, что внизу была пропасть, сорвешься – костей не соберешь. Тут, вверху, уже явственно пахло голубиным пометом, антисептиками, которыми пропитали старые балки перекрытий, застоявшимся потом и тряпьем.
Панфилов стоял на одной из балок. Сюда еще долетали звуки со сцены – удары молотков, обрывки разговоров рабочих, но если прислушаться, то можно было уловить и сонный клекот голубей, обосновавшихся на чердаке.
– Это только тут грязно. А там, куда я тебя веду, чисто и уютно, – танцор многообещающе подмигнул Мерцалову и перепрыгнул на следующую балку.
– Охотно верю.
Так они преодолели метров двадцать, пока наконец не попали к вентиляционной шахте. Они обошли ее по деревянному настилу и оказались возле узенькой дверцы. Панфилов распахнул ее и, пошарив по стене рукой, довернул в патроне лампочку.
Вспыхнул свет. Небольшая комнатка метра два на два с половиной, на полу ее лежал гимнастический мат, старый, местами залатанный. На низенькой тумбочке стояли пустые бутылки, немытые стаканы. Все стены покрывали театральные плакаты. Из них получался довольно-таки интересный коллаж – ни единой женщины, лишь мужчины в облегающих трико, не столько скрывавших, сколько подчеркивавших гениталии.
– Выпьешь? – предложил Панфилов, беря недопитую бутылку.
– Вино?
– Вино, не водку же при моей профессии.
Мерцалов не стал отказываться, принял из рук танцора покрытый отпечатками пальцев стакан и пригубил его, не выпив ни глотка.
– Сносное пойло.
– Нектар, нектар.., истинный нектар – напиток богов и эльфов.
Панфилов пил жадно, кадык под высоко запрокинутым подбородком судорожно дергался.
Танцор обтер губы тыльной стороной ладони и игриво посмотрел на Мерцалова:
– Ты кем любишь быть?
– По-всякому. Меня не на один раз хватит. И так, и так, спешить некуда.
Танцор начал медленно раздеваться. Он скинул куртку, оставшись в свитере, потом стянул с бедер джинсы вместе с бельем, расшнуровал ботинки.
– А ты чего стоишь? – удивился он, глядя на Мерцалова, который, казалось, даже и не собирается раздеваться.
Олег прищурил глаза.
– Если ты не против, я хотел бы посмотреть, как ты мастурбируешь.
– Возбуждает?
– Только этим и могу возбудиться. По-другому не получается.
– Надо же!..
– Сам не понимаю, но и своя душа – потемки.
Танцор захихикал: