Он произнес эти слова легко, как если бы просил почитать ему на ночь сказку, однако по взгляду было ясно, что он боится и хочет, чтобы Мадлен рассеяла этот его страх. Он вправду хотел, чтобы она рассказала ему сказку, сказку с хорошим концом.
Мадлен подвинулась еще ближе к кровати.
– Однажды у меня был пациент, его звали Роберт, он был доставлен сюда в таком же тяжелом состоянии, как и ты. Четыре месяца он ожидал донора, а когда подходящего наконец нашли, то состояние Роберта ухудшилось настолько, что он сам уже не был уверен, что выдержит операцию.
Он, возможно, и не решился бы, но его жена настояла на операции. – Мадлен мягко улыбнулась. – Все кончилось хорошо, и он укатил в свой маленький городок где-то в штате Орегон. И в течение двух лет я ничего о нем не слышала. А в один прекрасный день он решил навестить меня: приехал и привез с собой своего недавно родившегося ребенка. Девочку. Они назвали ее Мадлен Алленфорд Хартфорд.
Несколько секунд Энджел молчал, затем спросил:
– И на что же это будет похоже?
От этого простого вопроса у Мадлен больно сжалось сердце. Она видела, что Энджел понимает: история, которую она рассказала, – просто волшебная сказка, а он не верил в волшебство.
– Всю оставшуюся жизнь ты будешь находиться под врачебным наблюдением. Будешь придерживаться диеты, полезной для сердца, придется регулярно заниматься гимнастикой. Миллионы калифорнийцев ведут такой образ жизни, причем по доброй воле. – Она хотела было улыбнуться, но почувствовала, что не в силах сделать это. Вместо улыбки Мадлен наклонилась и поправила волосы на влажном лбу Энджела. – Но как бы там ни было, а ты будешь жить, Энджел. Сможешь сниматься в кино, развлекаться понемногу, будешь чувствовать себя крутым парнем. Все или почти все, что ты делал раньше, будет тебе доступно.
– А как насчет детей? Мадлен не сразу смогла ответить.
– А разве ты хотел иметь детей, Энджел?
Он улыбнулся, хотя глаза его оставались при этом совершенно серьезными.
– Пожалуйста, не употребляй прошедшее время. К таким вещам я стал очень чувствителен. – Он некоторое время помолчал, затем все же ответил: – Да. Я хотел детей... когда-то хотел. Иногда мне представлялось... в общем, я воображал, что играю в мяч со светловолосым мальчуганом. Стоит теплый осенний вечер, а мы с ним играем... Ну а сейчас...
Мадлен сидела затаив дыхание. Они молчали так долго, что тишина сделалась практически невыносимой. Мадлен первая не выдержала:
– Не говори об этом.
Он повернул голову и посмотрел куда-то левее ее головы.
– В следующий раз, – он говорил хриплым шепотом, – не нужно спасать меня. Я не хочу... – Он плотно зажмурился, однако Мадлен успела увидеть в его глазах слезы. – Чтобы не так...
В это самое мгновение многое вдруг сделалось ей понятным. Она смотрела на него, в мгновение ока вспоминая и тотчас же забывая великое множество вещей. Этот человек, которого она некогда так сильно любила, делал ей больно, но, хотя он сам и не признавался в этом себе, он тянулся к ней, нуждался в ней. Для Мадлен это было самой сокровенной мечтой: где-то в глубине души Энджел надеялся на медсестру из далекого прошлого, которая вновь спасет его.
Он и сам чувствовал себя прежним Энджелом, мальчишкой, который взял Мадлен за руку и привел в совершенно новый для нее мир, в мир, какого она никогда прежде не видела. Тот мальчишка признался Мадлен, что любит ее, и заплакал – так это было больно и прекрасно.
Этому человеку, втайне мечтавшему о светлоголовом сынишке, мужчине, мысленно признавшем свое поражение, – она могла верить, вернее, могла начать верить снова.
Но эта мысль испугала Мадлен до смерти.
Она поспешно поднялась и отошла от кровати. Прикусив большой палец, она стояла у окна и смотрела, как сыплется легкий серебристый дождик.
Ее пугали собственные чувства. Всегда, когда она чувствовала, вместо того чтобы думать и анализировать, ей приходилось потом горько жалеть об этом. Всегда.
– Знаешь, Мэд... – Голос Энджела вывел ее из состояния задумчивости, и Мадлен против желания обернулась.
Он смотрел на нее потерянным взглядом.
– Ты постоянно преследовала меня в мыслях, – прошептал он, стараясь улыбнуться.
Но она видела страдальческое выражение его глаз, выражение сожаления и грусти. Тут Мадлен подумала, что ее собственные опасения и страхи – ничто в сравнении с его страхами. Она сейчас была так нужна ему – нужна гораздо больше, чем раньше, когда шестнадцатилетний паренек встретил в больнице молоденькую сестричку милосердия. И поэтому Мадлен должна быть сильной, должна делать для него все необходимое.
– Ты не можешь умереть, Энджел, – тихо произнесла она, так тихо, что не была даже уверена, что он расслышал ее. Она очень волновалась. Было такое чувство, как будто Мадлен идет по узкому мостику, висящему над пропастью, но повернуть назад ей никак нельзя. Она не могла позволить Энджелу умереть, не поведав ему конец сказки, которую начала рассказывать.
Он взглянул на нее с легким подобием своей прежней чарующей улыбки.
– Посмотри на меня.
Мадлен подошла, склонилась над Энджелом.
– Если ты умрешь, твоя дочь никогда тебе этого не простит.
Должно быть, это от лекарств. Не мог же он и вправду услышать такое.
Твоя дочь.
Слова эти проникли в самую глубину его существа. На какое-то мгновение он почувствовал прилив отчаянной надежды.
– Извини, Мэд, я не совсем понял...
– Я сказала, что у тебя есть дочь.
Нет, дело не в лекарствах. Боже праведный..»
– Это что же, шутки у тебя такие?! – шепотом спросил он.
Мадлен показалось, что в глазах Энджела сверкнули слезы. Но если и так, то глаза его сразу сделались сухими. Она отрицательно качнула головой.
– Неужели ты думаешь, что я могу быть столь жестокой?
– Нет, но... – Он запнулся, не зная, как продолжить. Самые противоречивые чувства обуревали его. —Дочь, – произнес он, стараясь постичь смысл этого короткого слова.
Дочь... Он зажмурился.
Мадлен отдалилась от него, она скрыла, что у Энджела есть дочь, скрыла, словно он не имел права знать об этом. Мадлен была уверена: он думает, что она сделала аборт. Энджел мог прожить так всю жизнь, и не узнать, что он – отец.
– Ну и дрянь же ты... – прошипел он. От ярости во рту появился горький привкус. Энджелу хотелось выдохнуть ей в лицо какие-нибудь жестокие, грубые слова, хотел, чтобы и Мадлен тоже почувствовала себя такой же униженной, каким он чувствовал себя в эту минуту.
Она вздрогнула, и Энджел даже втайне обрадовался этому. Ни слова не говоря, она взяла свою сумочку и вынула бумажник из черной кожи. Достав из нее фотографию, Мадлен молча протянула ее Энджелу.