Пришло время учиться стоять за себя, за Лину. Она не будет половой тряпкой, рохлей, тем, чем всегда стремился сделать ее отец. Она должна помочь Лине начать новую жизнь. Хотя всякое может случиться: вдруг Лина убежит с Энджелом. Или вдруг он разобьет сердце девочки... Вариантов было бесконечное количество, беда могла нагрянуть откуда угодно.
Мадлен долгие годы жила по инерции, ничего не делая, чтобы изменить свою жизнь, но у нее ничего не ладилось. Она подумала о том, как лучше начать говорить с дочерью. Пожалуй, следует сразу сказать правду. Даже если она огорошит Лину.
– Я говорила с твоим отцом.
– Вот как?
Мадлен проглотила комок в горле.
– Да, говорила.
Очень медленно подняв лицо, Лина посмотрела в глаза матери.
Мадлен ждала ответа, но дочь молчала. Наконец тишина стала невыносимой.
– Сейчас он очень серьезно болен и потому никак не может с тобой встретиться. Но скоро...
– Хочешь сказать, что он не хочет меня видеть?! – Лина рывком поднялась на ноги. – Ну конечно, узнал, что у него взрослая дочь, и сразу заболел. Я тебе не верю. – Она отрицательно помотала головой.
Мадлен тоже встала и попыталась взять дочь за локоть.
– Лина... Девушка вырвала руку.
– Не трогай меня! Я не верю тебе! Мы приезжаем сюда после похорон Фрэнсиса, сидим под дождем, мокнем, и вдруг ты говоришь, что разговаривала с моим отцом. – Она истерично захохотала. – Сегодня – именно сегодня! – я узнаю о том, что у меня есть отец, но ему плевать на меня, он.даже встретиться со мной не желает. Ничего себе, хорошенькое дельце! Ну и прогулку мне мамочка устроила!
– Послушай, девочка моя...
У Лины в глазах сверкали слезы.
– Не могу тебе поверить, хотя, если разобраться, после твоих слов мне могло быть не хуже, а лучше.
– Лина, прошу тебя...
– Сделай мне одолжение, мама, не пытайся меня утешать, ладно? – кинув на мать последний рассерженный взгляд, Лина быстро пошла прочь, потом перешла на бег.
Мадлен некоторое время оставалась на месте, беспомощно глядя ей вслед, потом нагнулась и, подняв сумочку, пошла по причалу и начала подниматься по склону к машине.
Усевшись за руль, она посмотрела на Лину. Дочь сидела, скрестив на груди руки, опершись головой о боковое стекло. Глаза ее были закрыты. Мадлен подумала о множестве вещей, которые могла бы сейчас сказать, но все эти слова звучали банально и глупо в эту минуту. Наконец все же произнесла то, что считала важным.
– Мне очень жаль, Лина. Наверное, не надо было говорить тебе. Я просто не подумала.
Ответом было молчание. А так как сказать ей больше было нечего, Мадлен завела мотор.
Домой возвращались молча.
«Мне очень жаль», – сказала она.
После всего случившегося можно было бы понять, как мало значат слова. Как легко они тонут в океане боли. Так, что и следа не остается на поверхности.
Энджел медленно просыпался, улавливая звуки ее голоса. Потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что она ему читает. Это оказались «Рассказы похитителя тела» Энн Райс. Если только он не ошибается.
Энджел усилием воли открыл глаза.
– Довольно странный выбор, – произнес он, слабо усмехнувшись. – Уж не хочешь ли ты этим сказать, что отныне мне нужно приучаться пить кровь?
Он был уверен, что она улыбнулась под маской.
– Извини, просто я выбрала на свой вкус. Подумала, что и тебе будет интересно. – Она со смешком пожала плечами. – Вообще-то надо было обратить внимание на то, о чем там написано, ты прав. Я просто решила, что тебе будет лучше, если рядом звучит чей-то голос.
– Ты ужасно читаешь, Мэд, бубнишь себе под нос.
– Это точно, – со смехом согласилась она и захлопнула книгу.
– Но ты бубнишь, только когда волнуешься. Случилось что-то? Или пока я спал, сердце выскочило и сбежало к прежнему хозяину?
– Нет, – тихо произнесла она, и Энджел увидел, как веселость ушла из ее глаз. Она сразу стала очень грустной. – Теперь это твое сердце, Энджел.
Он почувствовал горечь в ее словах. Он всегда думал о нем только как о сердце донора. Он чувствовал, как сильно оно бьется. Стучит и стучит. Интересно, будет ли оно так же биться после его смерти. Он вдруг представил себя в гробу – тело неподвижное как камень, белое как бумага лицо. Эта штука вот уже три дня живет в груди. И с каждым днем Энджел ощущает ЕЕ все более чужой.
– Расскажи мне об этом парне, от которого мне досталось сердце, – оторвав голову от подушки, Энджел почувствовал, сколько усилий пришлось ему приложить для этого. – Не понимаю, Мэд, как это ты позволила им сделать со мной такое?
– Мы спасали твою жизнь, – спокойно произнесла она.
– Только не нужно так на меня смотреть, – прошипел он. Сейчас он ненавидел все на свете, включая Бога. – Ты не спасла мне жизнь, просто оттянула смерть. Посмотри на меня, ради Бога. Нравлюсь я тебе? Один скелет остался, голова с арбуз величиной. Я потерял десять фунтов веса... Да, так как насчет моего донора? Отдавшего сердце? —
Он холодно усмехнулся. – Если послушать тебя, получается, что он мне вроде бы как тарелку супа одолжил. Но, черт побери, он не что-нибудь отдал, а – сердце. Сердце. Или, думаешь, он был в восторге, когда вы залезли к нему в грудь, начали его потрошить?
Она сидела очень тихо, словно изо всех сил старалась держать себя в руках.
– Тебе дана вторая жизнь. И сейчас следует думать только об этом.
– А если мне это не нужно?
– Да как ты вообще можешь так говорить?! Кто-то умер, чтобы ты смог продолжать жить. И если ты будешь валяться и так рассуждать, Энджел Демарко, я клянусь Господом Богом... – Она резко оборвала себя, словно боясь сказать слишком много. Тяжело дыша, Мадлен встала и отвернулась к стене.
Внезапно он почувствовал огромную усталость. Словно во время разговора из него ушли все жизненные силы. Он хотел убрать волосы с глаз и ощутил непривычную полноту щек. Хорошо, что рядом не было зеркала.
– Господи, в кого я тут превратился...
– Это от преднизолона. Опухлость скоро пройдет. Он виновато взглянул на Мадлен.
– Извини, Мэд. – Энджел помолчал. – Вчера мне Фрэнсис приснился.
Мадлен медленно опустилась на стул. Энджел заметил, что у нее внезапно задрожали руки. Она тут же стиснула их в коленях.
– Вот как? – шепотом переспросила она. – И что же именно тебе приснилось?
– Что именно? – Энджел попытался вспомнить. – Приснилось, что я очень замерз. Это был как раз такой сон, когда кажется, что все происходит наяву. Словом, я проснулся и вижу – одеяла сбились на ноги. Я попробовал их натянуть на себя, посмотрел через то окошечко в коридор, а за стеклом Франко. Стоит и улыбается.