– Сначала съедим твоё, а потом каждый – своё.
Он принялся меня кормить, а вслух сказал:
– Так что у нас с цирком?
– Слишком весело, – покачала я головой, вытирая с губ карамельный соус.
– А ты не любишь, когда весело? – спросил он.
Я задумалась: как бы ему объяснить?
Дети гоняли на самокатах вдоль озера. Один парень на велосипеде отчаянно сигналил старому серому пуделю, переходившему дорогу. Это был не чистокровный пудель, помесь с какой-то другой породой. У него были растрёпанные уши, лохматый хвост. Он бросил на пацана недовольный взгляд, всем своим видом напоминая, что зря все радуются, что октябрь на дворе, и скоро опять в зиму, в ранние сумерки, в сон под холодной снежной шубой. Зима – это вам не шуточки.
– Люблю, – наконец ответила я, – но не когда слишком. Жизнь вообще-то серьёзная штука, если ты не в курсе.
– В курсе, в курсе, – со смехом сказал он, – поэтому я и уверен, что веселиться надо на полную катушку. И мне почему-то кажется, что ты бы тоже не прочь была.
Я с изумлением посмотрела на него. А Данька приподнялся, стащил со своего стула плед и, расправив, накрыл наши колени.
– Повеселиться не прочь, – пояснил он, – но тебе словно что-то мешает. Словно в тебе сидит кто-то мрачный и говорит: «Вера! Никакого веселья!» Может, прогоним его, этого мрачного?
– Как? – растерялась я.
– А вот так! – сказал Данька, и вдруг левой рукой взял меня за руку под пледом, а правой прикоснулся к моему затылку и легонько придвинул моё лицо к своему.
Заглянул в мои глаза. Поправил мне локон, заложив его за ухо.
– У тебя красивые волосы, – прошептал он, – вьются…
– Как у барана, который пошёл на плед?
– Дурочка…
Он прижался к моим губам своими.
Я закрыла глаза, а в голове стучало: «Я целуюсь с чужим парнем! У него есть девушка!»
Но я всё равно не могла оторваться от поцелуя, и когда он закончился, я подумала, что он был слишком коротким и что, пожалуй, мне начинает нравиться не только запах кофе, но и его вкус.
Данька смотрел на меня, и выражение лица у него было таким же, каким я запомнила его на первой встрече: чуть детским, радостно-удивлённым, восторженным. Это длилось всего секунду, потом он отвёл взгляд и прищёлкнул языком:
– Клёвый самокат у пацана! Тоже такой хочу.
А я вдруг почувствовала себя паршиво.
Что это было вообще?! У него есть девушка. Значит, он ей со мной изменяет?!
О боже…
Совесть металась во мне, как озверевшая рысь, и, наконец, я не выдержала натиска её коготков. Я решилась.
– Даня… Я слышала твой разговор.
– Какой? Эй, чувак! – заорал он пацану, – равновесие держи! Угробишь машину!
– С твоей девушкой, – с трудом сказала я, – там, у ЦДХ. Когда искали сумку.
– Но у меня нет девушки, – озадаченно сказал он, – а с кем я разговаривал у ЦДХ – не помню. Это же было неделю назад. Тьфу, чёрт. Упал-таки! Погоди, я ему помогу.
Он привстал, откинул плед.
– Ты назвал её деткой. Сказал, что ты с ней.
Данька сел обратно. Я теребила бахрому на пледе, не смея поднять глаз.
– Погоди. Так это моя племянница была.
– Правда?!
Я мигом представила себе девочку лет пяти. Нет, семи, сейчас телефоны всем в первом классе покупают. Хотя она могла звонить и с родительского, так что пусть будет пятилетняя.
– Ага, у неё родители разводятся. Старший сын моего отца с женой. Они владеют салоном красоты и никак не могут его поделить. А на племяшку вообще рукой махнули. Она и психует. Я ей сказал, что я с ней. А «деткой» её все зовут. Потому что она всех называет «детками». У них в школе это модно.
Значит, племянница была школьницей. Что ж, это не так прекрасно, как пятилетняя девочка, но тоже ничего.
– А почему ты так странно называешь своего брата? «Старший сын отца»?
– Я его братом никогда не считал. Он сын отца от предыдущего брака. У нас разница двадцать лет. И он никогда с нами не жил. Погоди-ка, Верка! Так ты сейчас целовалась со мной, думая, что у меня девчонка есть?
Я почувствовала, что краснею, и потянулась к чашке с кофе.
– А мне ты показалась такой принципиальной! Такой строгой! Жизнь – это серьёзная штука, то-сё!
– Хорош издеваться! И вообще – садись на свою сторону, допей кофе, а то он совсем остынет!
– Нет, погоди, у меня есть дела и на этой стороне.
Он сжал мою руку под пледом. И взял меня за подбородок.
– Тот поцелуй не считается, – строго сказал Данька, – потому что ему аккомпанировали неправильные мысли.
– Ак-ком-па-ни-ро-ва-ли!
– Это чтобы ты не забывала, что я музыкант.
– Или чтобы выпендриться?
– Может, и так. В общем, допьёшь потом свой кофе. В смысле – доешь.
Он провёл пальцем по моему лбу, по векам, съехал им по носу на самый кончик, и, наконец, прикоснулся к моей нижней губе, чуть приоткрыв её.
– Ну что? – прошептал он, приблизившись. – Я достаточно серьёзен?
– Достаточно для чего?
– Чтобы понравиться тебе.
Наши губы почти соприкасались, передавая друг другу нежный шёпот.
– Только не говори, что ты правда думаешь, что жизнь – серьёзная штука.
– Думаю-думаю, – сощурилась я, – но после мороженого с карамельным соусом…
– И кофе!
– …и кофе… я позволяю себе об этом забыть.
Я запустила ему в волосы руки и прижала его лицо к своему, успев подумать, что поцелуй – лучшее лекарство от любви.
Глава 11
Право на тайну
– А вот тут хорошо Моцарта дать!
– Данечка, ну какой Моцарт? Там будут шестилетние дети. И вообще, зачем нам изобретать велосипед? Давай найдём в Интернете готовый сценарий, возьмём музыку из него!
– Да ну, ты что! У нас, что ли, своей головы на плечах нет? Ты послушай!
И Данька заиграл на фортепьяно. Я прижала трубку к уху. Здорово он всё же играет.
– Ну что?
– Ладно, признаюсь – это было круто. Но это только одна сцена! Где они прыгают на полянке. А сколько их всего, этих сцен? Где ты столько времени найдёшь? Или ты прогуливаешь?
– Да ну эту школу, тут всё гораздо интереснее. Давно мечтал к чему-то музыку подобрать.
– А, так ты поэтому и предложил мне на встрече в кафе поставить спектакль? Чтобы подобрать к нему музыку?