Он не был суеверен, но, как человек с богатым воображением, был впечатлителен. Стоя один в темноте и слыша этот женский голос, причитающий под аккомпанемент ветра, он почувствовал мистический ужас. Ему на миг передались страх и беспомощность служанки из девятнадцатого века, словно она сама коснулась его своим холодным пальцем. На одно страшное мгновение он проникся страданием и отчаянием этой девушки. Прошлое слилось с настоящим. Страшная трагедия растянулась во времени. И вот здесь, сейчас разыгрывалось последнее душераздирающее действие. Затем наваждение прошло. Голос был настоящий — голос живой женщины. Включив фонарик, Далглиш свернул с дорожки в сплошную темень под деревьями.
Ярдах в двадцати от края газона он разглядел маленькую деревянную хибарку; квадратик света из единственного тускло освещенного окошка падал на кору росшего поблизости вяза. Неслышно ступая по влажной земле, Далглиш подошел к хибарке и толкнул дверь. Навстречу ему пахнуло теплым густым запахом дерева и керосина. И чего-то еще. Да, запахом человеческого существа. Сжавшись в комочек на сломанном плетеном кресле, перед опрокинутым ящиком со стоящим на нем фонарем «летучая мышь» сидела женщина.
Сразу сам собой возник образ зверя, пойманного в своей берлоге. Молча они уставились друг на друга. Несмотря на исступленные рыдания, моментально прекратившиеся с его приходом, как будто она просто ломала комедию, в глазах ее не было слез, напротив — в них светилась угроза. Вполне возможно, что этот зверек убивался от горя, но он был на своей территории, и все его органы чувств были настороже. Когда она заговорила, в ее голосе послышалась хмурая озлобленность, но ни тени любопытства или страха:
— Ты кто будешь?
— Меня зовут Адам Далглиш. А тебя как?
— Мораг Смит.
— Я слышал о тебе, Мораг. Ты, должно быть, вернулась в больницу вечером.
— Ну да. А мисс Коллинз — нате вам, пожалста, — велела мне тут же явиться в сестринское общежитие. Я уж просилась, коли нельзя оставаться в Найтингейле, так чтоб позволили вернуться во врачебный корпус. Так нет, куда там! Нечего и думать! Слишком хорошо ладила с врачами. Так что ступай в общежитие, и все тут. Помыкают тобой как хотят, это точно. Я просилась поговорить с главной сестрой, так сестра Брамфетт сказала, что ее, вишь ли, нельзя беспокоить.
Она прервала перечисление своих горестей, чтобы подкрутить фитиль в фонаре. Стало светлее. Прищурившись, посмотрела на него.
— Адам Далглиш. Чудное имя. Небось новичок здесь, а?
— Я приехал только сегодня утром. Наверно, тебе уже рассказали про Фаллон. Я — сыщик. И приехал сюда, чтобы выяснить, отчего умерли Фаллон и Пирс.
Сначала он подумал, что это известие вызовет новый приступ рыданий. Она разинула рот, потом, передумав, судорожно глотнула воздух, и рот резко закрылся.
— Я не убивала ее, — угрюмо произнесла она.
— Кого? Пирс? Конечно, нет. С какой стати?
— А тот, другой, так вовсе не думал.
— Кто другой?
— Ну, тот инспектор чертов, инспектор Билл Бейли. Я же видела, чего он думает. Всякие там вопросы задает, а сам с тебя глаз не спускает ни на минуту, черт побери. Что ты делала с утра, когда встала? Чего он, черт побери, думает, я могла делать? Работала! Вот чего делала. Нравилась ли тебе Пирс? Может быть, она плохо обходилась с тобой? Пусть бы только попробовала! Да я и не знала ее вовсе. Еще ж недели не прошло, как меня прислали в Найтингейл. Но видела, чего он все добивался. Все они одинаковы. Только и думают, как бы обвинить бедную горничную, черт бы их всех побрал.
Далглиш прошел внутрь хибары и уселся на лавку возле стены. Ему все равно надо было допросить Мораг Смит, так какая разница, когда это делать.
— Знаешь, — сказал он, — я думаю, ты не права. Инспектор Бейли не подозревал тебя. Он мне сам говорил.
Она насмешливо фыркнула.
— Нашел кому верить, полицейским. Тебя что, твой папаша жить не учил? Он как пить дать подозревал меня. Этот чертов боров Бейли. Мой-то папаша мог бы порассказать тебе кое-что про полицию.
Несомненно, в полиции тоже могли бы многое рассказать о папаше, подумал Далглиш, но решил не развивать эту тему, она не сулила ничего хорошего. Само имя Бейли вызывало у Мораг желание ругаться, и она явно была настроена дать волю своему языку. Далглиш поспешил защитить коллегу.
— Инспектор Бейли только выполнял свою работу. Он не хотел расстраивать тебя. Я тоже полицейский и вынужден буду задавать вопросы. Мы все так делаем. Но я ничего не добьюсь, если ты не поможешь. Если Пирс и Фаллон убили, я должен выяснить, кто это сделал. Знаешь, они были совсем молодые. Пирс была, наверно, тебе ровесницей. Не думаю, чтоб им хотелось умереть.
Он не был уверен, как Мораг ответит на этот тонко сформулированный призыв к ее чувству справедливости, но видел, что ее маленькие колючие глазки пытливо всматриваются в него сквозь полумрак.
— Помогать тебе! — Ее голос был полон презрения. — Не морочь мне голову. Вашему брату незачем помогать. Вы и так знаете, где собака зарыта.
Далглиш задумался над этой неожиданной метафорой, но, за неимением свидетельств противоположного характера, решил, что она хотела сделать ему комплимент. Он поставил свой фонарик на лавку так, что его луч давал яркий круг света на потолке, поплотнее прижался спиной к стенке, а головой прислонился к мягкому, как подушка, толстому пучку рафии, [18] висевшему на гвозде над ним. Он чувствовал себя удивительно уютно.
— Ты часто сюда приходишь? — спросил он дружелюбно.
— Только когда мне плохо. — Ее тон подразумевал, что любая разумная женщина должна побеспокоиться о пристанище на такой случай. — Здесь можно побыть одной… По крайней мере, раньше так было, — добавила она с вызовом.
Далглиш почувствовал упрек.
— Прости. Больше я не приду.
— Чего уж там, против тебя я ничего не имею. Приходи, коли охота.
Тон был нелюбезный, однако в нем безошибочно угадывалась симпатия. Они немного помолчали — спокойно, по-дружески.
Прочные стены хибары окружали их, отгораживая этот островок неестественной тишины от завываний ветра. Воздух внутри был прохладный, но устоявшийся, с острым запахом дерева, керосина и перегноя. Далглиш огляделся. Домик был довольно благоустроенный. В углу лежала охапка соломы, у стены стояло еще одно старое плетеное кресло, похожее на то, в котором свернулась калачиком Мораг, и перевернутый ящик, накрытый клеенкой, который служил столом. На нем можно было различить контуры примуса. На одной из полок стоял белый алюминиевый чайник и две кружки. Когда-то садовник, наверно, использовал эту хибару не только как сарай для хранения инвентаря, но и отдыхал здесь во время работы весной и летом, подумал Далглиш, этот уединенный домик под сенью деревьев и птичьего щебета был, наверное, приятным пристанищем. Однако сейчас самый разгар зимы.