В доме викария никто не открывал, и все окна были темны. По первому визиту в церковь Дэлглиш помнил, что на доске объявлений было написано: «Вечерня по четвергам, в четыре часа». Значит, отец Барнс скорее всего в церкви. Так и оказалось. Большой северный вход не был заперт, и когда Дэлглиш повернул тяжелую железную ручку и толкнул дверь, на него пахнуло благовониями и он увидел свет в приделе Богородицы и отца Барнса в саккосе и епитрахили. Паства оказалась более многочисленной, чем ожидал Дэлглиш, и до него отчетливо донеслось нестройное бормотание. Он сел в переднем ряду ближе к двери и приготовился терпеливо слушать вечерню, этот, увы, наиболее пренебрегаемый, но доставляющий эстетическое удовольствие элемент англиканской литургии. Впервые с тех пор, как он познакомился с этой церковью, она использовалась в целях, для которых была сооружена. Но ему показалось, что интерьер неуловимо изменился. В канделябре, где в прошлую среду горела лишь его одинокая свеча, теперь колыхалось два ряда язычков пламени — некоторые свечи уже догорали, другие были только что зажжены. У Дэлглиша не возникло потребности присоединить к ним свою. В их свете написанный художником-прерафаэлитом лик Мадонны в обрамлении золотистых локонов под высокой короной сиял глянцем, словно картина только что была закончена, и отдаленные голоса доносились до него как зловеще-предостерегающие раскаты.
Служба была короткой — без обращения к пастве, без пения, и уже несколько минут спустя голос отца Барнса издали, но очень отчетливо, быть может, потому, что слова были хорошо знакомы, произносил Третий коллект о ниспослании помощи против всех опасностей: «Освети тьму нашу, молим Тебя, Господи; и в милости Своей великой защити нас от всех скорбей и опасностей ночи этой во имя любви единственного Сына Твоего, Спасителя нашего Иисуса Христа».
Прихожане пробормотали свое «аминь», встали и начали расходиться. Дэлглиш тоже поднялся и двинулся вперед. Отец Барнс поспешил ему навстречу, белый саккос развевался на ходу. С их первой встречи в нем, несомненно, прибавилось уверенности, что ощущалось даже в осанке. Теперь он был чище и аккуратнее одет и словно бы чуть поправился, как если бы не такая уж нежеланная известность способствовала наращиванию мышечной массы.
— Как любезно, что вы сами пришли, коммандер. Я вернусь к вам через минуту. Мне нужно только опорожнить ящики для пожертвований. Мои церковные старосты любят, чтобы я придерживался распорядка. Не думаю, что мы там много найдем.
Он достал из брючного кармана ключ, отпер ящик, приделанный к подсвечнику обета перед статуей Непорочной Девы Марии, и начал, пересчитывая, складывать монеты в маленький кожаный мешочек.
— Больше трех фунтов мелкими монетами и шесть монет по фунту. Прежде мы никогда столько не собирали. И сборы от продажи служебников возросли после этих убийств.
Он пытался придать лицу серьезное выражение, но голос был счастливым, как у ребенка.
Дэлглиш двинулся вместе с ним вдоль нефа ко второму подсвечнику, привинченному к решетке царских врат. Мисс Уортон, закончившая раскладывать подушечки для коленопреклонения и выравнивать ряды стульев в приделе Богородицы, засеменила следом. Когда отец Барнс открыл второй ящик, она сказала:
— Не думаю, что там больше восьмидесяти пенсов. Я обычно давала Даррену десятипенсовик, чтобы он зажигал свечку, а больше этим ящиком никто не пользуется. Мальчик любил просовывать руки сквозь решетку и чиркать спичкой. Едва дотягивался. Странно, но я только сейчас вспомнила: в то ужасное утро он не успел зажечь свечку, вот она, видите, так и стоит незажженная.
Отец Барнс тем временем опустошал ящик.
— На сей раз только семь монет и пуговица — весьма необычная. Похоже, серебряная. Я поначалу подумал, что это какая-то иностранная монета, — сказал он.
Мисс Уортон склонила голову, чтобы получше рассмотреть.
— Должно быть, это Даррен. Как нехорошо с его стороны. Я теперь вспоминаю: когда мы шли по дорожке, он наклонился — я еще подумала, что он хочет сорвать цветок. Ах как нехорошо было с его стороны красть у церкви. Бедный ребенок! Вот, наверное, что отягощало его совесть. Я надеюсь его завтра увидеть и непременно поговорю с ним об этом. Может быть, стоит сейчас зажечь свечу и помолиться об успехе расследования, коммандер? У меня, кажется, есть десятипенсовик.
Она начала шарить в кармане, а Дэлглиш тихо сказал отцу Барнсу:
— Позвольте мне посмотреть на эту пуговицу, святой отец.
И вот оно наконец лежало у него на ладони — вещественное доказательство, которое он так долго искал. Он уже видел такие пуговицы раньше — на итальянском пиджаке Доминика Суэйна. Всего-навсего пуговица. Такая маленькая вещица, такая обыкновенная, но такая жизненно важная. И есть два человека, которые засвидетельствуют, где и как она была найдена. Он не отрываясь смотрел на пуговицу и испытывал не волнение или торжество, а чувство безграничной усталости и ощущение, что работа завершена.
— Когда последний раз опорожняли ящик, святой отец? — спросил он.
— В прошлый вторник, семнадцатого, если не ошибаюсь, после утренней мессы. Я должен был снова очистить его в этот вторник, но за всеми треволнениями забыл.
Значит, ящик опорожнили утром того дня, когда был убит Бероун.
— И тогда этой пуговицы в нем не было? Вы не могли ее не заметить?
— О нет, это исключено. Ее там не было.
А с момента обнаружения трупов до сегодняшнего дня все западное крыло церкви было опечатано. Теоретически, конечно, кто-нибудь из прихожан или случайный посетитель мог положить пуговицу в ящик. Но зачем? Наиболее подходящий — даже для такой шутки — ящик расположен перед статуей Богородицы. Зачем идти через весь неф? И никто не мог положить туда пуговицу по ошибке, вместо монеты. На подсвечнике нет ни одного свечного огарка. Однако все это пока лишь академические рассуждения, опроверг Дэлглиш собственные аргументы, вставая на место защиты. Существовал, безусловно, только один пиджак, от которого могла оторваться эта пуговица. Слишком уж невероятным совпадением было бы предполагать, будто кто-то связанный с церковью Святого Матфея, кроме Суэйна, мог обронить ее возле южного входа.
— Я положу ее в конверт из малой ризницы, — сказал Дэлглиш, — запечатаю и попрошу вас обоих расписаться поперек линии склейки. Теперь можно открывать ризницу, святой отец.
— Вы хотите сказать, что эта пуговица так важна? Это ключ к разгадке?
— О да, — ответил Дэлглиш. — Это и есть ключ.
— А как вы думаете, — заволновалась мисс Уортон, — хозяин пуговицы не явится сюда за ней?
— Не думаю, что он ее уже хватился. Но даже если хватился, никому не угрожает опасность, раз он знает, что пуговица в распоряжении полиции. Тем не менее я пришлю сюда человека, святой отец, который будет здесь дежурить, пока мы его не схватим.
Ни отец Барнс, ни мисс Уортон не спросили, кому принадлежит пуговица, а Дэлглиш не счел нужным им это объяснять. Он пошел к машине и позвонил оттуда Массингему.