— Вы подтверждаете, что ключами от двери на первом этаже располагаете только вы двое?
— Я вам уже говорила, — ответила Кэролайн, — других ключей не существует. Из Комнаты убийств попасть в квартиру нельзя. На двери нет ручки. Конечно, отец сделал так специально.
— Когда вы пришли в квартиру впервые после убийства доктора Дюпейна?
Ответила Мюрел Годбай:
— Я пришла в субботу рано утром, зная, что мисс Дюпейн собиралась провести в квартире выходные. Я вытерла кое-где пыль и проверила, все ли готово к ее приходу. Дверь в музей была тогда закрыта.
— Вы обычно проверяете дверь? Зачем?
— В этом нет ничего необычного. Приходя в квартиру, я проверяю, все ли в порядке.
— Я приехала около трех часов и провела здесь ночь на субботу. Одна, — сказала Кэролайн Дюпейн. — Уехала в воскресенье, в половине одиннадцатого. С тех пор, насколько мне известно, здесь никого не было.
«А если кто и был, — подумал Дэлглиш, — педантичная Мюрел Годбай не оставила никаких следов». Все четверо молча спустились на первый этаж, где мисс Дюпейн и мисс Годбай молча протянули детективу свои ключи.
Вскоре после полуночи Дэлглиш наконец-то добрался до своей квартиры в Куинхите, располагавшейся высоко над набережной, наверху переделанного торгового дома, выстроенного в девятнадцатом веке. У Адама был свой вход и охраняемый лифт. Под ним находились офисы. В нерабочее время там было пусто и тихо; коммандер нуждался в таком уединении. В восемь часов уходили даже уборщики. Возвращаясь домой, Дэлглиш мог вообразить этажи пустых комнат: компьютеры накрыты, мусорные корзины чисты, на телефонные звонки никто не отвечает, и лишь иногда тишину нарушает сигнал факса. Изначально в здании торговали специями, и обшитые деревом стены были пропитаны их всепроникающим ароматом, который ощущался даже поверх запаха моря, идущего от Темзы. Как и всегда, Дэлглиш прошел к окну. Ветер стих. Над городом висело несколько обрывков облаков, которым свет города придал рубиновый оттенок; пурпурное небо блестело звездами. Пятьюдесятью футами ниже его окна на фоне кирпичной стены вздымался и опадал полный прилив.
Дэлглиш получил от Эммы ответное письмо. Пройдя к столу, Адам опять его перечитал. Оно было коротким, но содержательным. Она могла бы приехать в Лондон вечером пятницы и хотела успеть на поезд, отходящий в пятнадцать минут седьмого и прибывающий на Кингс-кросс в три минуты восьмого. Мог бы он встретить ее у начала платформы? Ей нужно будет выйти в половине шестого, так что не мог бы он позвонить ей до этого, если у него не получится ее встретить? И внизу подпись: «Эмма». Он перечитал последние строки, написанные изящным почерком, стараясь понять, что кроется за словами. Не является ли это немногословие намеком на ультиматум? На Эмму не похоже. Однако после его недавнего отказа в Эмме могла заговорить гордость, и теперь она давала ему понять, что это последний шанс — их последний шанс.
Дэлглиш почти не надеялся на ее любовь, ведь она могла отступить. Ее жизнь принадлежала Кембриджу, его — Лондону. Конечно, он мог уйти в отставку. Деньги, доставшиеся Дэлглишу в наследство от тети, сделали его сравнительно богатым человеком. Он был известным поэтом. Уже мальчиком он знал, что главной в его жизни будет поэзия; при этом ему никогда не хотелось становиться профессиональным поэтом. Дэлглиш считал важным найти общественно полезное занятие — он был, в конце концов, сыном своего отца, — какую-то работу, требующую физической активности и желательно время от времени подвергающую его опасности. Он был способен сохранить себя в этом мире, далеком от умиротворенности норфолкского прихода, от последующих лет в привилегированной школе и Оксфорде. Работа в полиции давала ему все, что он искал, и даже больше. Его работа обеспечивала неприкосновенность, избавляла от обязанностей, которые накладывает успех: интервью, лекций, заморских поездок, постоянной огласки, а главное — от вхождения в лондонскую литературную элиту. И это давало замечательную пищу его поэзии. Дэлглиш не мог бросить службу, и он знал, что Эмма не попросит его о подобном, также как и он не заикнется о ее отказе от карьеры. Если каким-то чудом она его полюбит, им придется найти способ жить вместе.
И он будет в пятницу на Кингс-кросс и встретит ее поезд. Какие бы события ни происходили днем в пятницу, Кейт и Пирс более чем компетентны и смогут справиться со всем в выходные. В Лондоне Адама мог задержать лишь арест преступника, а ничего такого вроде не предвиделось. Адам уже распланировал вечер пятницы. Он заранее приедет на Кингс-кросс и полчаса посидит в Британской библиотеке, оттуда недалеко до станции. Даже если упадут небеса, она увидит его в начале платформы, когда приедет.
Последнее, что он сделал, — написал письмо Эмме. Дэлглиш сам толком не знал, почему ему необходимо именно теперь, в этом умиротворенном состоянии, найти такие слова, которые убедили бы Эмму в его любви. Возможно, придет время, когда она не захочет слышать его голос или, услышав, будет нуждаться во времени, чтобы подумать. На такой случай письмо должно быть готово.
Как и всегда, в пятницу, седьмого ноября, ровно в половине десятого миссис Пикеринг приехала на Хайгейт открывать магазин благотворительных распродаж. У двери она заметила черный полиэтиленовый мешок и забеспокоилась. Из открытого верха пакета виднелась обычная мешанина из шерстяных и хлопковых вещей. Отперев дверь, миссис Пикеринг, покрякивая от раздражения, втащила мешок за собой. Это и в самом деле никуда не годилось. В приклеенной к внутренней стороне окна записке было четко сказано — жертвователям не следует оставлять мешки без присмотра из-за опасности краж, однако те все равно продолжали делать по-своему. Женщина прошла в небольшой офис, чтобы повесить пальто и шляпу, продолжая тащить мешок за собой. С этим можно было подождать до прихода миссис Фрейзер, ожидавшейся без чего-то десять. Фактически магазин находился в руках миссис Фрейзер, которая была признанным экспертом в оценке предметов. Она просмотрит содержимое мешка и решит, что стоит выставлять и сколько оно должно стоить.
Миссис Пикеринг не ждала от своей находки многого. Все добровольцы знали, что приличную одежду люди предпочитают приносить сами, а не оставлять под дверью. Но удержаться от предварительного просмотра она не могла. В этой куче оказались полинявшие джинсы, севшие после стирки шерстяные джемперы, очень длинная кофта ручной вязки, которая поначалу выглядела весьма многообещающе, пока миссис Пикеринг не заметил здоровенных дыр на рукавах; еще там лежало с полдюжины потрескавшихся пар ботинок. Оглядев предметы один за другим, порывшись среди них, она решила, что многое будет миссис Фрейзер отвергнуто. Вдруг ее рука наткнулась на что-то кожаное и на узкую цепочку. Цепочка запуталась в шнурках мужского ботинка, но миссис Пикеринг вытащила ее и уставилась на женскую сумочку, дороговизна которой не вызывала сомнений.
В местной иерархии положение миссис Пикеринг было не самым высоким, и она принимала этот факт спокойно. Она медленно соображала, давая сдачу, а банкноты и монеты евро запутали ее окончательно; ее обвиняли в потере времени, когда она, несмотря на то что в магазине полно народу, болтала с покупателями, помогая им принять решение: одежда какого размера и цвета больше всего им идет. Она признавала за собой эти недостатки, которые ее совершенно не беспокоили. Миссис Фрейзер однажды сказала другой сотруднице: «Она болтлива и безнадежна во всем, что касается расчетов. Однако на нее можно полностью положиться, и она умеет обращаться с покупателями, так что нам с ней просто повезло». Миссис Пикеринг уловила только последнюю часть этой фразы, но, возможно, она не была бы разочарована, услышав ее полностью. Хотя оценка качества и цены была привилегией миссис Фрейзер, миссис Пикеринг не могла не отметить выделку кожи. Сумочка была дорогая и необычная. Миссис Пикеринг погладила ее, чувствуя податливость материала, потом положила сумку на кучу.