— Вы мне все это уже говорили по дороге сюда. Но если это Блэйни ее убил, вряд ли он стал бы привлекать к себе внимание, зашвырнув этот портрет в окно Тимьян-коттеджа. А два преступления, не имеющих отношения друг к другу и совершенных в один и тот же вечер — убийство и злостное нанесение ущерба, — это, знаете ли, совпадение, которое очень трудно переварить.
Начало дня оказалось неудачным. Морось, проникая за воротник плаща, усиливала дурное расположение духа. Рикардс не обратил внимания на дождь, когда они ехали через мыс, и теперь готов был поверить, что переулок Скаддерс-лейн и живописная, но жалкая лачуга создают вокруг себя особый, гнетущий климат. Ему предстояло еще очень много сделать, прежде чем он вернется в Скаддерс-коттедж, чтобы снова, теперь уже по-настоящему, схватиться с Райаном Блэйни, и думал он обо всем этом без большого удовольствия. С усилием захлопнув калитку, цеплявшуюся за пучки буйно разросшихся сорняков, он еще раз взглянул на коттедж. Из трубы на крыше не поднимался дымок, окна, мутные от морской соли, были плотно закрыты. Невозможно было поверить, что здесь живет целая семья, что этот дом не заброшен давным-давно, не оставлен гнить и разрушаться от сырости. И тут он заметил, что в верхнем правом окне появилось бледное личико, обрамленное золотисто-рыжими волосами. Сверху на них смотрела Тереза Блэйни.
Через двадцать минут трое полицейских офицеров были уже на Ларксокенской АЭС. Для их машины было зарезервировано место на стоянке перед внешним забором станции, недалеко от проходной. Как только они приблизились к воротам, щелкнул, отпираясь, замок, и один из охранников вышел убрать конусы. Формальности заняли совсем немного времени. С почти бесстрастной любезностью их принял дежурный офицер службы безопасности, они расписались в журнале и получили нагрудные именные планки. Дежурный позвонил, сообщил об их прибытии, доложил им, что секретарь-референт директора, мисс Эмфлетт, очень скоро за ними зайдет, и, казалось, утратил к ним всякий интерес. Его напарник, который открывал им ворота и убирал конусы, спокойно стоял, беседуя с коренастым человеком в водолазном костюме; шлем тот держал под мышкой; очевидно, водолаз был из тех, кто работал на одной из водозаборных башен. Никого из них явно не заинтересовало прибытие на станцию полицейских. Если доктор Мэар отдал распоряжение, чтобы их приняли любезно, но без излишней суеты, его сотрудники не могли бы лучше выполнить волю директора.
В окно проходной они увидели женщину, явно мисс Эмфлетт, шагавшую не торопясь по бетонной дорожке. Это была холодная, сдержанная блондинка; войдя в проходную, она не обратила внимания на дерзкий взгляд Олифанта, будто его здесь вообще не было, и с серьезным видом поздоровалась с Рикардсом. На его улыбку она не ответила, либо потому, что считала улыбку несоответствующей ситуации, либо скорее всего потому, что, на ее взгляд, лишь немногие посетители станции были достойны этой персональной привилегии, а полицейские были не из их числа. Она сказала:
— Доктор Мэар готов принять вас, главный инспектор. — И пошла прочь, указывая путь.
Рикардсу казалось, что он — пациент, которого ведут на прием к профессору-консультанту. Очень многое можно узнать о человеке по его личному секретарю, и то, что Рикардс узнал сейчас о докторе Алексе Мэаре, укрепило его давние представления о нем. Он подумал о собственной секретарше, буйноволосой девятнадцатилетней мисс Ким, которая предпочитала в одежде наиболее странный и предельно экстравагантный стиль современной молодежной моды; ее стенографические записи были столь же ненадежны, как ее обещания явиться точно в назначенное время, но зато она никогда не встречала даже самых незначительных посетителей без широкой улыбки и предложения — которым лучше было бы пренебречь — угоститься конторским кофе с печеньем.
По дорожке меж широких газонов они проследовали за мисс Эмфлетт к административному корпусу. Мисс Эмфлетт была из тех женщин, рядом с которыми чувствуешь себя не в своей тарелке, и Олифант, явно желая самоутвердиться, начал говорить без остановки:
— Вон там, направо, — турбинный корпус, сэр, и реакторный блок, а за ним — холодильная установка. Мастерские и цех — налево, сэр. Это тепловой реактор, сэр, впервые введенный в действие в тысяча девятьсот пятьдесят шестом. Нам все это объясняли, когда мы были здесь на экскурсии. Топливо — уран. Чтобы сохранить нейтроны и получить возможность использовать природный уран, топливо обкладывается сплавом магнезия, который называется магнокс, с низким уровнем нейтронной абсорбции. Отсюда и название реактора. Тепло извлекается при помощи пропускания углекислого газа над топливом в сердечнике реактора. Тепло передается воде в генераторе пара, а пар вращает турбину, соединенную с электрогенератором.
Рикардсу было жаль, что Олифант испытывает потребность демонстрировать свои поверхностные познания в области ядерной энергии в присутствии мисс Эмфлетт. Оставалось лишь надеяться, что он достаточно правильно все это воспроизводит. А Олифант продолжал:
— Конечно, этот тип реактора уже устарел. Его собираются заменить реактором типа PWR, охлаждаемым водой под давлением, такой уже строится в Сайзвелле. Я и в Сайзвелле был, не только в Ларксокене, сэр. Решил, мне все равно ведь надо знать, что у нас в таких местах делается.
Рикардс подумал, ну если ты, Слонище, смог и вправду это узнать, то ты даже умнее, чем сам о себе полагаешь.
Помещение на третьем этаже административного корпуса, куда их провели, поразило Рикардса своими размерами. Комната была почти совершенно пуста, пространство и свет были использованы с таким расчетом, чтобы во всю мощь заявить о человеке, поднявшемся из-за огромного черного, в стиле модерн стола и стоявшем так, без улыбки ожидая, когда они подойдут к нему по казавшейся бесконечной ковровой дорожке. Даже когда они пожимали друг другу руки (рукопожатие Мэара было сильным, но ладонь — обескураживающе холодной), глаза и память Рикардса продолжали вбирать в себя характерные детали этого кабинета. Две его стены были окрашены гладкой светло-серой краской, а с восточной и южной сторон от пола до потолка простерлись окна из сплошного стекла, открывая панораму неба, моря и мыса. Утро было хмурым, но в воздухе разливалось бледное, неверное сияние, горизонт был размыт, и казалось, что море и небо слились в одно мерцающее перламутром целое. На миг Рикардсу представилось, что он утратил вес и плывет в космосе, заключенный в какую-то странную футуристическую капсулу. А потом эта иллюзия сменилась другой. Ему прямо-таки слышался ритмичный шум машин, и чувствовалось, как вздрагивает под ногами палуба корабля, когда его нос врезается в мощные океанские валы.
Мебели здесь было очень мало. Напротив южного окна — стол Алекса Мэара, свободный от бумаг, перед ним — высокое, но очень удобное кресло для посетителей. Прямо перед этим окном — стол для совещаний, у стола — восемь стульев. Перед восточным окном — демонстрационный стол с макетом: Рикардс решил, что это макет реактора PWR, который вскоре должен быть здесь построен. Взгляда мельком оказалось достаточно, чтобы увидеть, как замечательно выполнен макет — настоящее чудо из стекла, металла и плексигласа, сделанный настолько искусно, что казалось — он один из элементов декора. На северной стене — единственная картина маслом — человек с ружьем на изможденном коне на фоне мрачного пейзажа: песок и тощий кустарник, на заднем плане — цепь далеких гор. Но головы у человека не было. На месте головы — шлем из черного металла с прорезью для глаз. Картина показалась Рикардсу удручающе страшной. Где-то в глубине памяти сохранилось воспоминание, что он вроде уже видел репродукцию с нее или что-то очень похожее и что художник был австралиец. [46] С раздражением он вдруг понял, что думает об Адаме Дэлглише: тот наверняка знал бы, что это такое и кто ее написал.