— Быть может, сон — это мост, — рассуждает он, пока разъезжаются створки двери кабины. Вынимает из кармана пропуск, демонстрирует лифтеру. — А быть может, мост — это сон.
(Очень ценная информация, ничего не скажешь.) Я показываю лифтеру больничный браслет-пропуск и иду за добрым доктором по широкому, устланному коврами коридору.
Браслет на моем правом запястье представляет собой пластмассовую полоску. В нее заделано какое-то электронное устройство, хранящее мое имя и адрес. Также оно излагает кому следует мой диагноз, показанную терапию и имя лечащего врача. На полоске отпечатано мое имя: «Джон Орр». Вообще-то, имя не настоящее, мне его дала администрация больницы, когда я туда попал. «Джон» — потому что это распространенное и безобидное слово. Почему «Орр»? Когда меня выловили из бурлящих вокруг исполинского гранитного быка вод, на груди увидели большую багровую ссадину, почти идеальную окружность, впечатавшуюся в мою плоть (и кость — у меня было сломано шесть ребер). Орр — первое слово на «О», пришедшее в голову моей сиделке. По традиции имена найденышам-несмышленышам дают медсестры, а при мне не обнаружили никакого удостоверения личности, да и сам я не помнил, как меня зовут.
Надо добавить, что у меня все еще побаливает иногда грудь, как будто удивительная фигурная отметина сохранилась во всей своей красе. И уж конечно, на голове остались следы страшных ударов, из-за которых я потерял память. Доктор Джойс склонен и боль в моей груди списывать на ту же травму, что явилась причиной амнезии. По его мнению, в моей неспособности вспомнить прошлое лишь отчасти виноваты ушибы головы. Возможно, я вдобавок пережил какой-то психологический шок, а следовательно, разгадку амнезии надо искать в моих сновидениях. Собственно говоря, потому-то он и взялся меня лечить. Я — интересный случай, вызов его профессионализму. Он раскопает мое прошлое, и не важно, сколько времени займет эта работа.
В прихожей клиники мы встречаем симпатичного молодого человека, секретаря доктора. Этакий живчик и весельчак, не лезет в карман за шуточкой-прибауточкой, всегда готов предложить чайку-кофейку или помочь посетителю снять-надеть пальто. Его мордашка не знает мрачности и уныния, раздражения и досады, и любые слова пациентов Джойса он воспринимает с искренним любопытством. Он строен, хорошо одет, прилизан; запах его одеколона приятен, но ненавязчив; прическа аккуратна и изящна и притом не кажется искусственной. Следует ли добавлять, что все мои знакомые из числа пациентов доктора Джойса откровенно презирают этого типа?
— Доктор! — восклицает секретарь. — Как я рад снова вас видеть! Надеюсь, игра доставила вам удовольствие?
— Да, да, — без особого энтузиазма отвечает врач, оглядывая приемную. Кроме секретаря здесь лишь двое людей: полицейский и некий тощий настороженный субъект с густейшей перхотью на голове. Он сидит с закрытыми глазами в одном из полудюжины кресел. Полицейский устроился на его плечах и прихлебывает кофе. Доктор Джойс не удостаивает эту мизансцену повторного взгляда. — Мне звонили? — обращается он к Молодому-Да-Раннему, а тот встает и низко кланяется, сложив ладони домиком.
— Ничего срочного, сэр. Я все зафиксировал в хронологическом порядке, список у вас на столе; в левой колонке — нумерация по ориентировочному порядку приоритетности касательно ответов. Чашечку чая, доктор Джойс? Или, может быть, кофе?
— Нет, спасибо, — отмахивается Джойс от Молодого-Да-Раннего и скрывается в своем кабинете.
Я отдаю МДР свой сюртук, и МДР говорит:
— Доброе утро, мистер Орр! Можно, я возьму ваш?.. О, благодарю! Надеюсь, игра доставила вам удовольствие, мистер Орр?
— Нет.
Полицейский все так же сидит на плечах тощего субъекта и глядит в стенку, на его лице не то угрюмость, не то смущение.
— О господи! — Физиономия юного секретаря изображает последнюю степень отчаяния. — Как досадно это слышать, мистер Орр! Может быть, вас взбодрит чашечка кофе или чая?
— Нет, спасибо.
Я спешу вслед за врачом в кабинет. Доктор Джойс разглядывает список звонков, лежащий под пресс-папье на его внушительном столе.
— Доктор, — говорю, — почему в вашей приемной полицейский сидит на человеке верхом?
Врач смотрит на только что притворенную мной дверь.
— А-а… — произносит он, снова обращая взор на машинописный текст. — Это мистер Беркли. У него нетипичная мания, он считает себя предметом мебели. — Врач хмурится, стучит пальцем по какой-то строчке.
Я сажусь на пустой стул:
— В самом деле?
— Да. Причем каждый день он воображает себя чем-нибудь новым. Мы приставляем к нему охранников с наказом потакать его бредням, насколько это возможно.
— Вот оно что… А я-то подумал, это какая-то театральная труппа из радикалов-минималистов. Как я догадываюсь, нынче мистер Беркли возомнил себя креслом?
Доктор Джойс супится:
— Орр, не говорите ерунды. Вы же не поставите одно кресло на другое, верно? Очевидно, он себя считает подушкой.
— Ну конечно, — киваю. — Но почему — полицейский?
— С мистером Беркли бывают проблемы — он то и дело входит в образ биде в дамском туалете. Обычно он не так чтобы буен, но… — Доктор Джойс секунду-другую рассеянно глядит в пастельно-розовый потолок, ищет нужное слово, наконец изрекает:
— Упорен. — И опять смотрит в список.
Я откидываюсь на спинку стула. В кабинете доктора Джойса пол из тикового дерева, по нему абы как разбросаны ковры — сложной расцветки, с банальными абстрактными рисунками. Под стать импозантному столу — картотечный шкаф и парочка набитых томами книжных полок, а еще есть низкий столик и вокруг него — изысканно безликие стулья, на одном из которых сижу я. Половину стены кабинета занимает окно, но вид наружу закрыт полупрозрачными вертикальными жалюзи. Они сияют в лучах утреннего солнца; другого освещения в кабинете сейчас нет.
Доктор сминает в комок лист с аккуратно напечатанным текстом и бросает в мусорную корзину. Выезжает на кресле из-за стола, останавливается передо мной, берет со стола блокнот и кладет на колено, потом достает из нагрудного кармана пиджака маленький автоматический карандаш.
— Итак, Орр, на чем мы с вами остановились?
— Кажется, последняя конструктивная идея из ваших уст — насчет того, что мост может быть сном.
У доктора Джорджа опускаются уголки рта.
— A чем докажете, что мост не сон?
— А чем докажете, что все это не сон?
Доктор откидывается на спинку кресла, на лице — понимающее выражение.
— Вот именно.
— Ладно, доктор, так чем докажете, что это не сон? — улыбаюсь я. Врач пожимает плечами.
— Спрашивать меня об этом бессмысленно, ведь я — из сна. — Он наклоняется вперед. Я поступаю точно так же, мы едва не сталкиваемся носами. — Что означает запертая карета? — произносит он.