— Надо полагать, я чего-то боюсь, — рычу в ответ.
— И чего же вы боитесь? — шипит в упор Джойс.
— Сдаюсь. Скажите вы.
Еще несколько секунд мы играем в гляделки. Победа в итоге за мной. Доктор выпрямляет спину и выдыхает с таким присвистом, что я даже недоумеваю: может, кресло под ним надувное и в кожзаменителе образовалась дырка? Он что-то записывает в блокнот и деловито спрашивает:
— Как идет ваше расследование? Я чую подвох. Щурюсь:
— О чем это вы?
— Пока вы находились в больнице, да и после выписки, до недавнего времени вы держали меня в курсе. Говорили, что выясняете насчет моста. Тогда вам это казалось исключительно важным.
Я снова откидываюсь в кресле:
— Да, я пытался кое-что выяснить.
— Но потом опустили руки, — кивает доктор, записывая.
— Я пытался. Писал во все конторы, бюро, департаменты, библиотеки, институты и газеты подряд. Ночи напролет переводил чернила, неделями просиживал в прихожих, приемных и коридорах. Кончилось все это писчим спазмом, жуткой простудой и вызовом в Комиссию по (пере)расходу прожиточных средств амбулаторными пациентами — там не могли поверить, что я вбухал столько денег в переписку.
— И что вы обнаружили? — забавляется доктор Джойс.
— Пытаться узнать что-то стоящее абсолютно бессмысленно.
— И что же вы считаете стоящим?
— Где находится мост? Что с чем соединяет? Сколько лет назад построен? И так далее.
— Неужели ваши поиски оказались совершенно неудачны?
— Сомневаюсь, чтобы удача имела ко всему этому какое-то отношение. Похоже, просто никого ничего не волнует. Мои письма исчезали без следа, или возвращались нераспечатанными, или сопровождались ответами на неизвестных мне языках. Более того, их не могли прочесть и все, к кому я обращался.
— Хорошо, хорошо, — машет ладонью врач. — У вас проблема с языками, не правда ли?
Да, у меня проблема с языками. В любой секции моста разных языков — до дюжины: специальные жаргоны, созданные разными гильдиями много лет назад, измененные и развитые с тех пор до такой степени, что совершенно непонятны посторонним. Сейчас уже никто не возьмется сказать, когда и при каких обстоятельствах они зародились. Как выяснилось по моем выходе из комы, я говорил на языке персонала и администрации — это официальный, государственный язык моста. Но все остальные, кого ни возьми, знают еще как минимум один язык, обычно связанный с их профессией или общественным статусом; я же этой способности лишен. Когда я выхожу на кишащие народом главные улицы, добрая половина разговоров для моих ушей звучит сущей абракадаброй. Меня такая языковая избыточность лишь немного раздражает, а вот тяжелым параноикам из числа пациентов доктора Джойса на этой почве наверняка должны мерещиться заговоры.
— Да, но дело не только в этом. Я искал сведения о постройке, об исходном предназначении моста. Искал старые книги, газеты, журналы, звукозаписи и фильмы. Искал информацию о том, что находится за пределами моста или было здесь до его появления. И ничего не нашел. Все исчезло. То ли потеряно, то ли украдено, то ли уничтожено, а может, просто какой-нибудь бардак с каталогами. Вы, кстати, в курсе, что только в этой секции ухитрились потерять целую библиотеку? Потерять! Библиотеку! Ничего, а? Как это вообще можно — целую библиотеку потерять?
Доктор Джойс пожимает плечами.
— Читатели иногда теряют библиотечные книги… — успокаивающе начинает он, но я возмущенно перебиваю:
— Да господи боже ты мой! Целую библиотеку! Целую библиотеку! А в ней книг были десятки тысяч, я узнавал. Настоящих книг! И подшивок журналов, и документов, и карт, и… — Я ловлю себя на том, что начинаю волноваться. — Третья городская архивно-историческая библиотека потеряна, и, судя по всему, потеряна безвозвратно. Она зарегистрирована в этой секции моста, она упоминается тысячи раз, и не счесть ссылок на хранившиеся в ней книги и документы, и есть даже свидетельства посещавших ее людей. Но никто ее не может найти. Никто даже не знает о ней ничего, кроме этих ссылок. Похоже, искать не очень-то и старались. Вы что думаете, доктор, какие-нибудь библиотекари там или библиофилы позаботились снарядить поисковую экспедицию? Черта с два! Я вас прошу, позвоните мне, если наткнетесь на любые сведения о Третьей городской. — Я откидываю голову на спинку кресла и складываю руки на груди, а врач знай себе строчит карандашом в блокноте.
— Вам кажется, что информацию, которую вы ищете, скрывают от вас намеренно? — Он вопросительно поднимает бровь.
— По крайней мере, будь дело так, моя борьба имела бы какой-то смысл. Нет, доктор, я не считаю, что здесь кроется чей-то злой умысел. Скорей неразбериха и некомпетентность, апатия и бестолковщина. Бороться тут бесполезно, это все равно что месить кулаками туман.
— Ну хорошо, — натянуто улыбается врач; его глаза точно посиневший от старости лед. — Так что же вы обнаружили? И на чем остановились, где сдались?
Я отвечаю:
— Доктор, я обнаружил, что мост очень велик. Он чрезвычайно высокий и длинный, уходит за горизонт в обоих направлениях. Я залез на радиобашенку на верхнем ярусе и насчитал пару дюжин таких же красных шпилей в обеих туманных далях: и по направлению к Городу, и по направлению к Королевству. (Ни того ни другого я оттуда не увидел. Я вообще не видел суши с тех пор, как меня прибило волнами к мосту, если не считать островков, на которых зиждется каждая третья опора.) Его высота — минимум полторы тысячи футов. В каждой секции живет шесть или семь тысяч человек, и, возможно, вместительная способность моста этим не ограничивается. Думаю, его костяк строился с тем расчетом, чтобы выдержать и большую плотность населения.
Форма? Возьмусь описать мост с помощью букв. В поперечном разрезе, в самой широкой части, он здорово смахивает на букву «А», причем перекладинка — это железнодорожный ярус. В вертикальной проекции центральная часть каждой секции — это буква «Н», поставленная на «X». В обе стороны от центра друг за другом отходят еще шесть «X», постепенно уменьшаясь в размерах, пока не встречаются с узкими межопорными пролетами, каждый из которых имеет девять собственных маленьких «X». Пролеты соединяют друг с другом концы больших «X» и завершают черновую форму нашей конструкции. Алле-оп! Вот вам и мост!
— И все? — недоуменно моргает доктор Джойс. — Он очень велик — и все?
— Все, что мне было нужно узнать.
— Потому вы и сдались?
— Иначе это переросло бы в манию. Теперь же я собираюсь просто жить в свое удовольствие. У меня очень недурственная квартира, вполне приличное денежное пособие от больницы, и я его трачу, как мне заблагорассудится: покупаю красивые вещи, посещаю картинные галереи, хожу в театр, концертный зал и кино, читаю. У меня есть приятели, в основном инженеры, я понемножку занимаюсь спортом, как вы могли уже заметить; надеюсь, что меня примут в яхт-клуб… Скучать не приходится. Не могу сказать, что это отказ от борьбы. Просто я сейчас здесь, с вами, и отлично провожу время.