Кока не обиделся и протянул Клаве кружок зефира. После уборки сели пить чай.
– Широко живешь, – заметила Клава. – Вдвоем в четырех комнатах. По две комнаты на человека.
– И что теперь? – не поняла Римма.
– Сдай комнату. Будут деньги. У меня одна комната, и то я сдаю угол. На еду хватает.
Римма внимательно слушала. Вопрос денег стоял воспаленно. Все дачные запасы подходили к концу, а жить на пенсию и на пособие инвалиду было нереально.
– Кто согласится жить с дауном? – усомнилась Римма.
– С Кокой? Да он лучше нормальных. Добрый, ласковый… Ты что.
– А где я возьму жильцов? – спросила Римма. – Дать объявление в газету?
– Никаких газет, – запретила Клава. – Придут черные риелторы и убьют. Я тебе приведу. У меня есть две сестры. Порядочные, чистые. Будут за тобой приглядывать. И деньги в дом, и жить веселее.
Клава привела двух чеченок. Это были тихие женщины – прямые и какие-то одинаковые. Возраст не читался. Где-то от сорока до шестидесяти. С ними был пятнадцатилетний мальчик Магомед – сын младшей сестры. Магомед – русоволосый и сероглазый, нетипичный для чеченца.
– Он на отца похож, – сказала одна из сестер.
– А отец где? – спросила Римма.
Чеченка подняла брови и опустила. Пожала бровями. Не ответила. Возможно, отец пребывал в бандформированиях. Но не обязательно. Звали сестер Патимат и Рузанна.
Римме понравилось то, что они мало разговаривали и хорошо отреагировали на Коку. Они его не боялись и не сторонились.
Легко договорились о деньгах. Римма не заламывала цену, чеченки не торговались. Их все устраивало.
Чеченки держали рыбную точку на базаре. У них была хорошая рыба: камчатская треска, синий палтус, живой карп.
Магомед помогал в павильоне: вылавливал сачком карпа, подносил покупку к машине клиента.
– Почему мальчик не в школе? – спросила Римма.
Рузанна приподняла брови и опустила. Римма больше не приставала. Возможно, образование не входило в приоритеты семьи.
Через неделю совместного проживания стало казаться, что они так жили всегда.
Чеченки не мешали. Они уходили из дома рано, перед работой ездили на базу, закупали товар. Приходили довольно поздно, после восьми. Ели у себя в комнате. Ходили на цыпочках, боялись шуметь.
Кока постоянно устремлялся к ним в гости. Римма его оттуда вылавливала. Однако было заметно, что чеченки не тяготились Кокой. Они находились в недружелюбной стране, и теплое отношение любого существа, включая дауна, их грело.
При ближайшем рассмотрении стало ясно, что сестрам все-таки не по шестьдесят лет, а много меньше. В районе сорока. У обеих были длинные волосы, которые они сворачивали в узел и покрывали сверху платком. Платок носили низко, над бровями.
Если бы чеченок переодеть и перепричесать – выглядели бы как современные европейские женщины.
– Вы не хотите отрезать волосы? – поинтересовалась Римма. – Будет удобнее за ними ухаживать.
– Нам нельзя, – ответила Патимат.
Римма не стала вдаваться в подробности – почему нельзя. И без слов ясно почему: Аллах акбар. Было невозможно представить этих женщин пьющими или пляшущими с мужиками. «Скромность и достоинство» – как говорил Женька. Ислам указывает женщине ее место в обществе. А пресловутое раскрепощение женщины, Коллонтай, сексуальная революция, феминизм – достижения спорные.
Рузанна говорила иногда: «Мне бы шальвары с бубенчиками – и в гарем». В гареме лучше, чем рыбой торговать.
Магомед подружился с Кокой. Они вместе осваивали компьютер.
– А где вы жили до меня? – поинтересовалась Римма.
– У хозяйки, – ответил Магомед. – Она нас выгнала.
– Почему?
– Мы жили втроем, а она нашла узбеков пятнадцать человек. Денег больше.
– Пятнадцать человек в одной квартире?
– В одной комнате.
– Как же они помещались?
– Стелили на пол ковер и спали вповалку.
– Ужас, – сказала Римма. – Как в тюрьме.
– Жизнь заставит… – вздохнул Магомед. Римма внимательно посмотрела на мальчика. В пятнадцать лет он уже знал – на что способна жизнь, и это вместо того, чтобы гонять по двору мяч или ходить с подружками на дискотеку.
Днем Римма спала.
Дневной сон, как правило, был крепкий и сладкий, как хороший кофе.
В прихожей звонил телефон. Римма не подходила. Ей не хотелось ни с кем разговаривать. Звонили подруги, заботились, но в самой глубине их вопросов таилось глумливое любопытство: а каково это – помирать? Страшно или ничего особенного?
Очень может быть, что смерть – это не точка, а запятая. Тогда не страшно. Но главное в этом вопросе: Кока. Что с ним делать? Может быть, попросить чеченок: пусть привезут девушку из аула. Римма перепишет на нее квартиру. Девушка станет для Коки всем: матерью, женой, сиделкой…
Римма уехала в Израиль. Ей полагалось пройти очередную химиотерапию.
На этот раз она спокойно оставила Коку на Патимат и Рузанну, но все же попросила меня зайти и проверить. Я пообещала. Контроль на мне. Римма отправилась в Тель-Авив – приморский город, с пальмами, похожий на Сухуми.
Явилась к своему врачу Леве Когану.
– Все чисто, – сообщил Лева. – Пока, во всяком случае.
– Пока? – переспросила Римма.
– Окончательно я вас вылечить не могу, но продлить жизнь могу, – пообещал Лева.
– На сколько?
– Этого вам никто не скажет. Это решают не здесь. Главное, лечитесь у одного врача, которому вы доверяете. Избегайте всяких целителей. Сейчас много шаромыжников, наживаются на человеческих несчастьях. Разводят на деньги. Сейчас рак – это бизнес.
– Караул, – испугалась Римма.
– В вашем случае не «караул», а «ура». У вас все чисто.
– Пока… – уточнила Римма.
Вечером Римма отправилась в ресторан и одна, в одиночку отпраздновала свое временное «ура».
Ресторан был маленький, недорогой. Вокруг говорили по-русски.
За соседним столом сидела большая компания, пели «Старый клен». Пели очень хорошо. Видимо, это были русские евреи.
У Риммы навернулись слезы. Эти люди любили Россию, а Россия их – нет. Евреи для русских – тоже другие. Не дауны, конечно, но… Евреи всего в жизни добиваются талантом и трудом. Однако русские предпочитают обесценить эти усилия, подменить такими качествами, как хитрость, пронырливость… И вот русские евреи сидят в маленькой, жаркой, тесной стране и тоскуют безответно по русской культуре, по русским просторам.
Последнее время образ врага – не еврей, а чеченец. Чеченцы режут головы миротворцам и кладут их на снег. На этом фоне мирный еврей со скрипочкой выглядит безобидно, почти ангел.