Жорж не хотел никакой работы. Он писал роман и истово завидовал тем, кто за всякую дребедень гребет миллионы, а ему в этом гребаном институте платят гребаные сто пятьдесят баксов, да еще требуют, чтобы он три раза в неделю приходил на работу!
Ничего не надо делать, сказал дядя Гоша. Только доехать до станции метро «Кантемировская» и передать сверток.
Жорж хмуро возразил, что он-де не курьер и ничего такого делать не станет.
Тогда дядя Гоша выхватил из кармана клетчатой пролетарской рубахи новенькую, как-то по-особенному щелкнувшую бумажку и лихо положил ее поверх нового Жениного романа.
– Бери, бери, – сказал сосед добродушно. – Тебе, сынок, пригодятся. Пригодятся, верно?
Жорж взял бумажку и повертел ее так и сяк. Потом посмотрел на нее в лупу.
Он читал, что у каждого писателя на столе должна быть лупа для того, чтобы разбирать старинные манускрипты. Он никаких таких манускриптов в глаза не видал, но лупу завел, купил у запущенного старика, продававшего ветошь на углу, возле метро «Китай-город».
Из лупы выпятился глаз какого-то из американских президентов, потом его же галстук, а потом цифра 100. О том, что должно, а чего не должно быть на дензнаках, Женя был не слишком осведомлен.
Бумажка производила впечатление вполне настоящей. Только вот откуда она могла взяться у дяди Гоши?!
– Не сомневайся ты, недоверчивая душа! – засмеялся слесарь с завода «Серп и Молот». – Ногу мне ломит, сил нет, сам бы поехал, ей-богу!
– А что, что передать-то? – спросил Женя, не отрывая глаз от бумажки. – И кому?
– Это, милый ты мой, я тебе все враз объясню. Ну что? Берешься или нет?
Женя взялся. От дяди Гоши он получил всего-навсего беленький пакетик, похоже, завернутый в несколько слоев бумаги. Он поковырял его пальцем, понюхал и даже взвесил на ладони.
Ничего особенного. Внутри не тикало, не звенело, не гремело и не шуршало. На деньги тоже не похоже, что-то твердое там было.
Дядя Гоша Племянников некоторое время терпеливо и настойчиво наставлял его, что именно должен сказать человек, который к нему подойдет, и как должен ответить ему Женя, прежде чем отдаст пакетик.
– Да что за секретность такая? – возмутился Жорж Данс, которому надоели инструкции настырного Племянникова, да он все равно ничего не запомнил. – Ты что, шпион, дядя Гоша?
– Сам шпион! – обиделся слесарь завода «Серп и Молот». – А ты делай, что ведено! За то тебе и деньги плачены!
Конечно, вершителю судеб русской литературы тут и насторожиться бы – деньги действительно «плачены» большие, и как-то совсем непонятно за что, но он не насторожился. Денег хотелось больше, чем думать о том, за что их дают.
Да и работа оказалась ну такой простой, что проще и придумать невозможно. На станции метро «Кантемировская» он проскучал всего минут пять, стоя у последнего вагона из центра, разглядывал народ, который валил от поездов в обе стороны платформы. Народ был «окраинный», самый разнообразный – тетки в китайских пуховиках, юные красотки на тоненьких каблучках и в мини-юбочках, хотя мороз был страшенный, парни в кожаных куртках, мужики в дубленках и высоких меховых шапках, как у годуновских бояр, дети с рюкзаками, подростки с неизменными пивными бутылками.
Зимой и летом одним цветом, что это такое? Правильно, пиво!…
Потом Жорж Данс навострился было порассуждать о том, как в черной пасти тоннеля пропадают и возникают ревущие чудовища с желтыми циклопическими глазами – все писатели только об этом и думают в метро! – но тут к нему подвалил парень в шапке с ушами торчком. Он активно жевал жвачку, работал челюстями.
– Здорово, – сказал он невнятно, – ты не меня ждешь?
Оказалось, что Жорж ждет именно его.
Получив привет от дяди Гоши, парень забрал у Данса пакет и канул в толпу, будто его и не было, не посмотрел, не проверил ничего, не развернул, на что Жорж втайне надеялся.
После этого будущий классик русской литературы еще несколько раз возил пакеты в разные районы Москвы и за каждую «ездку» получал по бумажке, которая приводила его в восторг.
Он любил эти бумажки, один их вид вызывал у него восторг.
Только он совсем не умел их тратить. Дополнительная сотня, почти в два раза увеличивавшая его прожиточный минимум, исчезала неизвестно куда, словно в воздухе растворялась. И ведь ничего такого он не покупал! Только однажды в переходе на Пушкинской в палатке купил «вещь» – темные очки. Зачем ему очки, он и сам не знал хорошенько, но вид у него при этом стал еще более мужественный – длинные серые волосы, бородища, а над ней очки за сто долларов!…
Потом дядя Гоша перестал его посылать, а он уже привык!… Перестал посылать, и заходить перестал, и сынком больше не называл. Пару раз Жорж Данс подкарауливал его у подъезда – он прогуливался там как раз в тот момент, когда дядя Гоша возвращался с работы, но тот проскакивал мимо, даже не останавливаясь.
Жорж обиделся.
А потом случилось это.
Он точно знал – все из-за романа, из-за книги, которая, видимо, затронула какие-то сокровенные тайны бытия.
Затронула и перевернула, иначе и быть не могло.
Узнав о дяди-Гошиной смерти, Жорж Данс сильно струсил – не из-за соседа, наплевать ему на соседа сто раз, а из-за того, что тот был убит так странно, так невероятно и так… так похоже!
Он не сразу поверил. Не сразу соотнес.
А потом Люська-продавщица ему рассказала. Как труп дяди Гоши на нее упал, как она закричала, как милиция приехала и как потом дядя Гоша взорвался.
Жорж Данс все понял.
Он кое– как отвязался от Люськи, кинулся в свою квартиру, заперся на все замки и вытащил заветную рукопись, которая ждала своего часа, припрятанная в папку с замками. Папка была когда-то бархатная, а теперь потертая, с сальными, залоснившимися краями и двумя латунными штуковинами, которые «запирали» ее.
Жорж Данс переложил несколько страниц, нашел то, что искал, – и тонкая бумага так затряслась у него в руке, что он не смог совладать с собой, уронил листок, и тот стал планировать, закружился.
Да. Это он. Его роман.
В нем все – жизнь, смерть, туманное будущее, серое прошлое и очевидно лишь настоящее.
Даже в состоянии крайнего испуга Жорж Данс старался думать «возвышенно», не так, как все нормальные люди.
Где– то внутри черепа, гораздо глубже «возвышенных» дум, копошилась очень приземленная, но понятная мыслишка о том, что надо бы… в милицию заявить, но Жене Чеснокову, честно сказать, не