Но Барсу повезло — инквизиторы не ждали нападения. За месяц странствий по Долине незваные гости уже привыкли, что селяне не сопротивляются. Они способны только убежать, но в последнее время они даже бежать не пытаются — ждут, когда люди Черного Чудовища обыщут дома и уведут на казнь тех, кого выберут.
Брат Фурриас все время напоминал об осторожности, говорил, что даже заяц, загнанный в угол, начинает отчаянно отбиваться, но каждодневная рутина, изо дня в день повторяющиеся действия — приехать в деревню, окружить, войти, обыскать, взять виноватых и наказать — все это неизбежно делало свое дело.
Воины и монахи не становились ленивыми, они становились небрежными. Особенно когда, как в этот день, сам брат Фурриас лишь мельком глянул на хижины и проехал мимо, к деревне за холмом, оставив троих монахов и десяток воинов собирать запретные вещи в безопасной деревне.
В одном брат Фурриас был прав — черной магии в Плетнях не было. Там были только жители, но это были болотники, не способные добровольно отдать из нажитого даже нитки.
По причине своего жмотства никто из мужчин болотников в ополчение не пошел. Поэтому, когда монахи в сопровождении воинов прошли по деревне, выкрикивая всех на сход, кроме стариков, детей и женщин, на поляну между домами пришли и восемь мужиков с топорами и рогатинами.
Монаху бы сообразить, что лучше уехать, предупредить брата-инквизитора, но он решил, что справится; да и мужики выглядели медлительными тугодумами, не особо опасными для опытных воинов… Может, так оно и было на самом деле, если бы монах, объявив приказ брата-инквизитора, не увидел на груди одной из женщин медальон со знаками Дракона. Он, не задумываясь, шагнул вперед, протянул руку и попытался опасный медальон сорвать.
И остался без руки.
Остальные инквизиторы даже не заметили, как младший болотник взмахнул топором, а монах сразу и не понял, что случилось. Его руку ошпарило будто кипятком, земля под ногами качнулась, небо, деревья, дома, люди — все вдруг завертелось вокруг. А кисть, кисть его правой руки лежала в грязи, не просыхавшей в деревне даже во время бесконечного зноя.
Осознав невосполнимую потерю, монах закричал, арбалетчик, не раздумывая, всадил болт в грудь младшего болотника, тот захрипел и упал навзничь. А вслед за ним, без звука, рухнул и арбалетчик с разрубленной головой — местные с детства учились метать топоры.
Закричали женщины болотников, но не побежали прочь, а бросились на пришельцев, выхватывая ножи и тесаки для рубки овощей. В Плетнях все были готовы отстаивать свое барахлишко.
Пока инквизиторы поняли, что опасность грозит отовсюду, еще трое воинов упало на землю — один убитый и двое раненых. И вот тут инквизиторы начали драться по-настоящему. Все-таки опыт в таких делах значит куда больше силы.
Дети болотников бросались под ноги инквизиторам, один раз у них даже получилось опрокинуть воина, и его добили женщины. После этого дети перестали быть детьми. Для инквизиторов все вокруг стали врагами — врагами покрупнее и помельче, но одинаково опасными.
Десятилетний мальчик зубами впился в ногу латника, под коленом, тот, не глядя, махнул мечом, а следующим ударом раскроил череп матери мальчишки, потом получил от его отца удар топором в предплечье, но устоял, увернулся от нового удара и проткнул мужику живот.
Те из болотников, кто уцелел, бросались порознь, не пытаясь ни поддержать друг друга, ни прикрыть, а опытные люди инквизитора стали плечом к плечу, так что шансов у болотников не осталось, даже призрачных.
Монах выкрикнул команду — и воины двинулись вперед, отражая и нанося удары. Схватка могла продолжаться, самое большее, еще несколько мгновений — как бы яростно ни бросались жители Плетней, но простые селяне не могли долго выстоять перед строем опытных воинов. Не могли…
Раздался женский вопль. И все разом замерли, словно их поразило громом. Женщина кричала протяжно и отчаянно, ее голос перекрыл все выкрики сражающихся и стоны умирающих. Это был крик нестерпимой боли, какую сталью причинить невозможно.
Люди оглянулись на вопль — женщина, не переставая кричать, медленно опускалась на колени. Ее лицо было залито чем-то зеленым. Полупрозрачные зеленые капли сползали по шее и рукам, оставляя за собой багровые полосы.
Женщина запрокинула голову, упала на спину. Она уже не кричала, зеленая вязкая жижа пузырилась на ее губах, тело дрожало, его била крупная дрожь. А сзади, со стороны Пустого болота, хлюпая и раскачиваясь из стороны в сторону, к умирающей медленно приближалась зеленоватая туша, похожая на улитку без ракушки, — громадная, в половину человеческого роста высотой. И на земле за ней оставался блестящий, липкий на вид, след.
— Слизень, — прохрипел болотник, забрызганный кровью. — Откуда, мать его так?
Несчастная еще билась в агонии, когда слизень медленно стал пожирать ее тело, издавая утробные звуки.
— Калина! — закричал молодой парень с рогатиной в руках и бросился к слизню. — Калина…
Лезвие вошло чудовищу в бок, рассекло вздрагивающую плоть. На землю, на откинутую руку женщины потекла слизь, болотник рванул рогатину в сторону, раздирая слизня, но тот, казалось, ничего не почувствовал и не замечал ничего, кроме тела, которое пожирал.
Щелкнула тетива арбалета, болт ударил в слизня, вошел по самое оперение и завяз в полупрозрачном теле. Монах отдал новую команду, и еще два уцелевших арбалетчика выпустили болты в чудовище.
Не переставая звать жену, молодой болотник кромсал тушу, клочья летели в стороны, но слизень все еще жил. К нему бросились остальные жители.
Слизня окружили. Вздымались топоры и рогатины, что-то кричали женщины, визжали дети, монах приказал зарядить арбалеты и не лезть в кашу. Монаху уже приходилось встречаться с ядовитыми слизнями: он видел, как почти пять десятков кольчужных воинов сражались с десятком слизней, и помнил, что пережили эту схватку всего девять человек, те, кому повезло — яд либо не попал на них, либо они успели сбросить с себя доспехи, пока ядовитые зеленые капли разъедали металл.
Слизни не живут в одиночку, они образуют семьи и семьями же охотятся. Не меньше пары, не более… Болтали о семьях в сотню слизней.
Инквизиторы подобрали четверых раненых и оттащили их к своей повозке, стоявшей у крайнего дома. Правильнее всего было бы уходить, пока не появились другие слизни. Но брат Фурриас неоднократно говорил, что инквизиторы — не убийцы, а защитники. И наказывал тех, кто уклонялся от боя.
Осторожно положив раненых на повозку, инквизиторы вернулись к месту сражения. И, как оказалось, вовремя. Болотники, все еще убивавшие слизня, не заметили, что от болота к ним приблизились еще две лоснящиеся туши.
Монах приказал протрубить в рог, но болотники не обратили на хриплые звуки никакого внимания. Слизень выплевывал яд на десяток шагов, это знали все в отряде инквизиторов и прекрасно понимали, что еще немного — и яд обрушится на жителей Плетней.
— Огонь… — сказал монах, озираясь. — Огонь!