Принц не знал, как относиться к этим разговорам. Стерх раздраженно пожимал плечами: «Значит, все мои уроки – впустую. – И добавлял, постукивая тонкими пальцами по столешнице: – На Пределе так и должно быть. И я не про уроки, не ухмыляйтесь. Я про веру: подобно заилившемуся источнику, она мелеет, иссякает. Люди терзаются сомнениями, но, хуже того, их сомнения могут изменить миропорядок. Расшатать устои, обрушить свод небес».
Только потом принц сообразил, что «Устои» и «Свод небес» не были иносказанием.
Сообразил – и испугался. Прежде помыслить о таком ему и в голову бы не пришло, ведь все знают, что Свод небес покоится на Устоях. На Заре времен эти Устои воздвиг Предчур, а потомки его, наследники – следили, чтобы отныне и впредь Устои оставались нерушимыми.
Но теперь потомки не верили даже в самого Предчура.
«Это означает только одно, – хмурился Стерх. – Королю пора собираться в путь. Пора выполнить то, для чего на самом деле существует его величество».
Отец даже выслушал его, не велел казнить. (Хотя за одно только «для чего на самом деле существует» – следовало бы.)
Отец сказал: «Меньше слов, мудрец. По-твоему, это спасет страну?»
Стерх невозмутимо хрустнул пальцами. Заложив руки за спину, прошелся по тайной комнате, куда вызван был для разговора с глазу на глаз. Сейчас больше, чем когда-либо, он походил на своего покровителя, журавля.
«Нет, – сказал он наконец. – Сама поездка никого не спасет. Спасти можете только вы, ваше величество».
Принц молча сидел рядом с отцом и, в общем-то, догадывался, каким будет его ответ. Король в Предчура верил, обычаи чтил, однако в первую очередь полагался на простые житейские истины. Взять те же светильники на дорогах: когда страну охватили беспорядки, король занялся усмирением бунтовщиков, велел накормить голодающих и бороться с мором… От мастеров дороги он требовал сохранности самих дорог и закрывал глаза на то, что многие чаши стояли пустыми.
Поехать на запад, к легендарному Темени Мира? Когда страна вот-вот распадется на отдельные баронства?!
Стерх, должно быть, сошел с ума.
«Ты, верно, сошел с ума», – сказал король. Он пригладил пальцами усы – и принц впервые заметил в червонном золоте прожилки соли. «Сошел с ума». Отец встал у окна и распахнул его настежь. В комнату хлынула ночь – прохладой и свежестью, тысячью огней за стенами замка, криками козодоев. «Но если мир обезумел, что остается нам, мудрец?»
«Истинно так, венценосный!»
Учитель принца как будто переменился в голосе. Как будто – почудилось на миг его высочеству – стал стройнее и старше, и мир вокруг… моргнул, что ли.
«Быть по сему!» – молвил король.
И мир снова моргнул.
А потом над ухом у принца зазвенел комар, мелко и противно, – пришлось прихлопнуть.
И все вроде бы встало на свои места.
2
– Птичку? – переспросил король. – Отчего бы и нет? А что скажешь ты, мудрец?
Стерх придержал коня и спешился. Точнее: соскочил на замшелые плиты дороги, легко и упруго, как будто не было позади всех этих выматывающих дней; как будто сам он не разменял восьмой десяток.
– Если судьба нас ведет…
И молча склонившись, ладонь протянул.
Смирно сидела малиновка: алое на изумрудном. Не шелохнулась, не дернулась.
Стерх поднял ее в горсти – бережно, как мотылька спящего…
В кронах, раскалывая тишину, дробно ударил дятел: раз, другой, третий. Каурый принца переступил с ноги на ногу и фыркнул.
– Опять, – вполголоса шепнул Ронди Рифмач. – Ох…
Он был старше принца на пару лет и в свои двадцать многое повидал. Но то, что происходило, пугало Рифмача сильнее, чем кого-либо из них. По крайней мере, он больше, чем остальные, показывал это. «Может, – думал принц, – Рифмач все так болезненно воспринимает из-за своего ремесла; он ведь стихоплет, чуткая натура…»
Грозно плескалась вокруг тишина, билась волнами в ушах.
– Это так просто, – молвил Стерх. – Когда знаешь – так просто.
Говорил гортанно, негромко. Королю протянул руку.
– Перестань, – тихо сказал король. – Что это?
– Малиновка, ваше величество, – устало ответил Стерх. – Просто малиновка. Вырезанная, если я не ошибаюсь, из гриба-трутовика. И очень искусно окрашенная.
– Но ее не было здесь…
– Как и нас, ваше величество, как и нас.
Он наклонился и опустил фигурку в мох.
Ронди Рифмач шумно, с облегчением выдохнул.
Потом обернулся – и с присвистом втянул воздух.
– Предчур милосердный!..
Позади, плитах в пяти-шести от них, сидела горихвостка.
– Я сам, – принц жестом остановил учителя и спешился. Шагнул мягко, как будто фигурка могла улететь.
Горихвостка склонила головку, дернула хвостиком. Вспорхнула и скрылась в ветвях.
Король засмеялся. Откинул голову так, что венец, казалось, вот-вот соскользнет и укатится в заросли. Но принц знал наверняка: не соскользнет, не укатится.
– Хватит уже чудес, – сказал отец. – Хватит! Мы обманываем сами себя, всю дорогу просто верим в то, во что хотим верить. Если мы не способны отличить живую птицу от вырезанной из гриба-трутовика…
– Ваше величество…
– Нет, мудрец. Мы найдем сменных коней или дадим отдохнуть нашим – и двинемся в обратный путь. Если ты полагаешь, будто это поможет, возьмем какую-нибудь шишку или чугунный котелок и скажем… Сам придумаешь, что сказать. Но мы не станем больше тратить время на чепуху. Поворачиваем.
Стерх вскинул голову и несколько долгих мгновений смотрел прямо в лицо короля. Затем как-то сразу сгорбился… шаркающей походкой двинулся к своему коню.
Они поехали дальше в неловком молчании. То и дело пригибались, уворачиваясь от веток – мохнатых, широченных, похожих на чудовищные лапы, что готовы были опуститься на плечи всадников.
– Если уж поворачивать, – сказал Рифмач, – то сейчас. Вы простите, ваше величество, но откуда бы здесь взялся мастер дороги? А тем более – сменные кони?.. Сама дорога, конечно, не бита, ну так здесь что с ней сделается, кто по ней ходит-то? Вепри с лосями?
Прежде чем король успел ответить, Стерх протянул дрожащую руку:
– Смотрите! Смотрите!!
За поворотом, в глубине изумрудной чащи, было заметно слабое мерцание. Принцу отчего-то вспомнились легенды о сердце Предчура, якобы разлетевшемся на тысячи осколков. О сияющем сердце, которое согревает мир.
Но это было, конечно, не сердце – кое-что более удивительное.
Колонна из ноздреватого бурого камня высотой в человеческий рост. От основания к верхушке вилась плеть винограда, и под ее громадными листьями проглядывала резьба: человечьи фигуры, переплетение ветвей и птичьих тел, корабль, плывущий по небу…