— Вот сюда, сэр, будьте так добры, — сказала Одри чопорно. Она подошла ко второй двери слева и открыла ее.
— Мистер Роберт Эб… — начала она и осеклась. Кабинет был пуст. Она обернулась к мужчине позади себя. — Вы не присядете, сэр? А я найду хозяина. Я знаю, он тут, ведь он сказал мне, что ждет вас сегодня днем.
— А! — Он огляделся. — И как вы называете эту комнату, э?
— Кабинет, сэр.
— Кабинет?
— Комната, где хозяин работает, сэр.
— Работает, э? Что-то новенькое. Не знал, чтобы он хоть одну минуту в жизни поработал.
— Где он пишет, сэр, — сказала Одри с достоинством.
Тот факт, что мистер Марк «пишет», хотя никто не знал, что именно, был предметом гордости в комнате экономки.
— Одет не для гостиной, э?
— Я доложу хозяину, что вы здесь, сэр, — сказала Одри категорично.
Она закрыла дверь, оставив его там.
Ну-ну! Будет, что рассказать тетеньке! Мысли ее были заняты одновременно всем тем, что он сказал ей, а она сказала ему — спокойно так. «Чуть я его увидела, говорю себе…» Вы ее перышком могли бы с ног сбить. Да, перышки были постоянной угрозой для Одри.
Однако сейчас первым делом надо было найти хозяина. Она прошла через вестибюль к библиотеке, заглянула туда, неуверенно попятилась и остановилась перед Кейли.
— Простите, сэр, — сказала она почтительно и негромко, — вы не можете мне сказать, где сейчас хозяин? Пришел мистер Роберт.
— Что? — сказал Кейли, отрываясь от книги. — Кто?
Одри повторила свой вопрос.
— Не знаю. Разве он не в кабинете? После ланча он поднялся к Храму. И больше я его не видел.
— Спасибо, сэр. Я пойду в Храм.
Кейли вернулся к своей книге.
«Храм» был кирпичной беседкой в садах за домом, ярдов примерно в трехстах от него. Там Марк иногда предавался размышлениям перед тем, как удалиться в «кабинет» и запечатлеть свои мысли на бумаге. Мысли эти особой ценности не представляли, к тому же они чаще сообщались за обеденным столом, чем попадали на бумагу, а на бумагу попадали чаще, чем в печать. Однако это не мешало хозяину Красного Дома чуть-чуть страдать, когда гость использовал Храм с беззаботной небрежностью, будто он был воздвигнут ради пошлого флирта и курения сигарет. Был случай, когда двое его гостей попались там за игрой в файвз. Марк в тот момент ничего не сказал, лишь спросил — чуть-чуть не так мягко, как обычно, — не могли бы они выбрать для своей игры другое место, но осквернители больше никогда в Красный Дом не приглашались.
Одри медленно поднялась к Храму, заглянула внутрь и медленно вернулась. Туда-сюда и понапрасну. Может, хозяин наверху у себя в спальне? «Одет не для гостиной?» а тебе, тетенька, понравилось бы, ввались в твою гостиную такой вот, с красным платком на шее, в огромных пыльных сапожищах и… Ага! Кто-то из работников кроликов стреляет. Тетеньке кролик под луковым соусом очень даже по вкусу. Вот уж жарища! Она бы не отказалась от чашечки чая. Ну, во всяком случае, мистер Роберт на ночь оставаться не думал, никакого при нем багажа. Хотя, конечно, мистер Марк может одолжить ему что требуется, одежды у него на шестерых хватит. Она где угодно его узнала бы сразу, увидела бы, что он брат мистера Марка.
Она вошла в дом. Когда по пути в вестибюль она проходила комнату экономки, дверь внезапно распахнулась, и наружу выглянуло испуганное лицо.
— Э-эй, Од! — сказала Элси. — Это Одри, — сказала она, обернувшись в комнату.
— Одри, иди сюда, — позвала миссис Стивенс.
— Что случилось? — спросила Одри, заглядывая в дверь.
— Ох, душечка, и напугала же ты меня! Где ты была?
— В Храме.
— Ты что-нибудь слышала?
— Что слышала?
— Хлопки и взрывы, и всякие ужасы.
— А! — сказала Одри с некоторым облегчением. — Кто-то из работников стрелял кроликов. Я еще сказала себе: «Тетечке хороший кролик в самый раз», сказала я, и не удивлюсь, если…
— Кролики! — сказала ее тетя презрительно. — Это было в доме, моя милая.
— Вот-вот, — сказала Элси, одна из младших горничных. — Я сказала миссис Стивенс… правда, миссис Стивенс? «Это было в доме», — сказала я.
Одри посмотрела на свою тетю, затем на Элси.
— По-вашему, у него с собой револьвер? — сказала она приглушенным голосом.
— У кого? — возбужденно спросила Элси.
— Ну, у этого его брата. Из Австралии. Я сказала, чуть его увидела: «На тебе клейма ставить негде, любезный!» Вот что я сказала, Элси. Даже прежде, чем он заговорил со мной. Грубиян! — Она повернулась к своей тете. — Слово даю.
— Ты помнишь, Одри, что от тех, которые из Австралии, хорошего ждать нечего. — Миссис Стивенс откинулась в своем кресле, учащенно дыша. — Я теперь из этой комнаты не выйду, хоть ты мне сто тысяч фунтов заплати.
— Ох, миссис Стивенс! — сказала Элси, отчаянно нуждавшаяся в пяти шиллингах на новые башмаки. — Я бы, конечно, на такое не пошла, то есть я сама, только…
— Вот! — вскричала миссис Стивенс, подскочив и выпрямившись.
Они со страхом прислушались, и обе девушки инстинктивно подошли поближе к креслу экономки.
Какую-то дверь дергали, пинали, трясли.
— Слушайте!
Одри и Элси испуганно переглянулись.
Они услышали мужской голос, громкий, рассерженный.
— Открой дверь! — вопил он. — Открой дверь! Говорят тебе, открой дверь!
— Не открывайте дверь! — закричала миссис Стивенс в панике, будто под угрозой была ее дверь. — Одри! Элси! Не впускайте его!
— Черт дери, открой дверь! — вновь донесся голос.
— Нас всех поубивают в наших постелях! — дрожа, пробормотала экономка. В ужасе обе девушки прильнули к ней, и, обвив руками ту и другую, миссис Стивенс сидела в своем кресле и ждала.
Был Марк Эблетт надоедой или нет, зависит отточки зрения, но можно сразу сказать, что он никогда не надоедал собеседникам воспоминаниями о своем раннем детстве и юности. Однако шила в мешке не утаишь. Всегда отыщется некто знающий. Считалось — по словам самого Марка, — что его отец был сельским священнослужителем. Говорили, что мальчиком он заслужил внимание и покровительство некой богатой старой девы в тех местах, и она оплатила его образование как в школе, так и в университете. Примерно в то время, когда он оканчивал Кембридж, его отец умер, оставив после себя кое-какие долги в назидание своим семейным и репутацию лаконичного проповедника, как пример своему приемнику. Ни назидание, ни пример, видимо, никакого действия не оказали. Марк отправился в Лондон на пособие от своей патронессы и, по общему мнению, свел знакомство с ростовщиками. Его патронесса и те, кто осведомлялся, полагали, что он «пишет», но вот, что он писал, кроме писем с просьбами отсрочить день уплаты, так никогда выяснено не было. Однако он регулярно посещал театры и мюзик-холлы — несомненно, с целью предложить «Спектейтору» несколько серьезных статей о декадентском упадке английской сцены.