Грачику сдавалось, что сегодня Кручинин раньше, чем следует, отказался от поисков в душе Силса струны, какую нужно найти, чтобы понять парня до конца и поверить в его правдивость так же, как поверил Грачик. Но чем больше Грачик говорил на эту тему, тем дальше уходила в глубину кручининских глаз их теплота, тем строже и холодней становились они. Было ясно: Кручинин не считал Силса человеком, с большой буквы.
— Если ты хочешь получить хорошую лакмусовую бумажку для испытания твоего героя — вот она, — Кручинин подвинул к Грачику проявленную тайнопись. — Пусть Силс её получит. Конечно, так, чтобы не знать, что она прошла через твои руки. И ты увидишь — наш он или их… «Гарри». Проследи, чтобы копия записки имела все мельчайшие признаки оригинала, вплоть до манеры складывать, до едва заметных разрывов. Любая из этих деталей может служить сигналом: «Внимание, прояви, прочти». Эти детали могут указывать и на состав, каким написан приказ. Самым забавным будет, если вместо сложного пути, каким шли к расшифровке записи наши химики, ему, может быть, достаточно будет обмакнуть её в какой-нибудь простейший состав, всегда имеющийся под рукой, в любых условиях, вплоть до глухого бора или даже одиночного заключения.
— Например? — спросил заинтересованный Грачик.
— Неужели забыл? А щёлок собственной мочи?!
— Такие вещи не забываются… Хотя и очень… не аппетитны.
— Зато всегда под рукой.
— Что ж, посмотрим, — согласился Грачик, заранее уверенный в победе, и, подумав, предложил: — Давайте держать пари: он придёт ко мне с этой запиской, если поймёт, что это не простой клочок бумаги. Без страха ставлю свою голову против пятиалтынного. Он пригодится мне для автомата.
— Смотри, как бы не остаться без головы!
По заказу Грачика была изготовлена точная копия листка с тайнописью и, как советовал Кручинин, соблюдены все её детали. Пришлось немало поломать голову над способом доставки Силсу этого тайного приказа. У получателя не должно было возникнуть подозрения, что записка побывала в руках следователя.
Велико было торжество Грачика, когда через день после того, как записка была отправлена по назначению, Силс явился к Грачику и положил перед ним расшифрованный текст приказа.
Едва расставшись с Силсом, Грачик схватил трубку телефона.
— Звоню из автомата, — пошутил он, — за ваш счёт.
— Брось шутить!
— Вы должны мне пятнадцать копеек! Да, да. Приходите сюда и можете прочесть записку в расшифровке Силса.
— Тот же текст? — с недоверием спросил Кручинин.
— Слово в слово! — торжествовал Грачик. — «Мы должны уметь читать в человеческих душах». Кажется, так говорил один мой учитель. Очень дорогой учитель! Любимый учитель! Прямо замечательный учитель! Как я вам благодарен за науку! — «Учись, Сурен, читать в сердце того, кто сидит по ту сторону стола. Только тогда ты сможешь добиться успеха в нашем деле». Какие слова, какие слова!
Когда через полчаса Кручинин сам просмотрел принесённую Силсом записку, он долго молчал раздумывая. Потом сказал таким тоном, словно предлагая Грачику хорошенько запомнить его слова:
— Вообрази, что я сижу по ту сторону стола, и попробуй отыскать основания в моих колебаниях… Спроси у Силса: каким способом доставили ему эту самую записку. Посмотрим, что он тебе наплетёт.
— Каждое ваше слово — недоверие тому, кто «сидит по ту сторону стола».
Грачику не хотелось наталкивать Силса на то, чтобы тот доискивался способа доставки письма, если он действительно не знает связи. Но, может быть, есть и резон в том, что подсказывает Кручинин: если Силс расшифровал письмо — значит, он знал по крайней мере ключ. Тут наступила путаница среди приходивших на ум многочисленных «если» и «значит».
Кручинин попросил у Грачика карту острова Бабите:
— Меня занимает мыза, где живёт эта особа в клетчатом кепи.
Грачик предложил ехать на остров вместе, но Кручинин сказал:
— Ты был там один, я тоже хочу побродить один… Так лучше думается. — Уже собравшись уходить, он спросил. — А ты уверен, что утопленник, выловленный из Лиелупе, не имеет к милиции иного отношения, кроме краденой формы?
— Я допускаю, что, как исключение, и в органы милиции может пробраться враг, но…
— Боже правый, сколько оговорок: допускаю, как исключение и невесть ещё какие кресты и заклинания! А разве практика жизни, сложной и бурной, не говорит, что независимо от твоих допущений или недопущений враг пробирался и в милицию и кое-куда ещё? Тебе, конечно, мало таких уроков?
Густые брови Грачика сошлись над переносицей в одну толстую чёрную линию.
— К чему вы клоните? — спросил он.
Если бы кто-нибудь увидел их сейчас со стороны, то не сказал бы, что перед Кручининым — его ученик, человек, верящий каждому его слову, как закону. Пристальный взгляд Грачика был устремлён на Кручинина так испытующе, словно перед ним был подследственный. А Кручинин делал вид, будто не замечает насторожённости молодого друга, и, не изменяя иронического тона, продолжал:
— На твой вопрос отвечу вопросом же: откуда у тебя уверенность, что «утопленник» не имеет отношения к милиции?
— Мы проверили всех и вся по всей республике.
— Ты говоришь о Латвии?.. Ну, а ежели вражеский парашютист, выброшенный где-нибудь на Одесщине, может притащиться для диверсии в Латвию, разве не в тысячу раз легче человеку в форме милиции явиться сюда же, с теми же целями, скажем, из соседней Литвы или Эстонии? По обе стороны административной границы население перемешалось. В Литве есть латыши, в Латвии эстонцы. Если бы ты дал себе труд, когда выловили этого утопленника, заглянуть немного дальше своего носа, то узнал бы, что из Биржайского районного отделения милиции в Литовской ССР незадолго до происшествия с Круминьшем уехал в отпуск лейтенант милиции Будрайтис. Полулитовец-полулатыш. На работу он не вернулся. Его родные, живущие в Латвии неподалёку от города Алуксне, прислали по месту его службы свидетельство, по всей форме составленное и кем следует заверенное: Будрайтис умер от воспаления лёгких. Пришло подробное описание того, как он простудился, купаясь в Алуксненском озере, как болел. К описанию была приложена справка Загса, больничный лист — все, что полагается. Больше того, пришёл рапорт сельского милиционера о том, что, к сожалению, похороны Будрайтиса были совершены по церковному обряду. Эти похороны устроили родные Будрайтиса.
Грачик пожал плечами, и его сошедшиеся к переносице брови разошлись в улыбке, осветившей лицо.
— Значит, вас взволновало то, что милиционера похоронил поп?
— Нет, — Кручинин сделал паузу, словно колеблясь, стоит ли продолжать. — Меня больше заинтересовало то, что родных в Алуксне у Будрайтиса не было и нет. И он там… никогда не умирал.