— Она все мне тогда рассказала. Я видела, как она страдает, когда ты не напоминал о себе, как мучается. Но ты так и не позвонил. Через два года она вышла замуж за Радволина и уехала в Стокгольм. Вышла замуж именно потому, что я настояла на этом.
— Ты всегда отличалась решительным нравом…
— Не нужно иронизировать. Я сделала так, как считала нужным. Она вышла замуж и уехала в Швецию. Тогда это была единственная возможность покинуть город, избежать нищеты и нашей постсоветской разрухи. Потом они вернулись, и она начала довольно быстро делать карьеру в мэрии Санкт-Петербурга. Я думаю, что ей во многом помог опыт этой командировки в Стокгольм.
— И твои связи, — саркастически добавил Муслим.
— И мои связи, — согласилась она. — Но в любом случае я горжусь тем, что она не сдалась и после стольких жизненных испытаний стала руководителем такого управления в нашей мэрии. Я этим горжусь, Муслим.
— Ты считаешь, что ей нужно было пройти и через эти испытания? — разозлился Муслим. — Она осталась вдовой только потому, что ее второй муж был старше ее на пятнадцать лет.
— Не тебе ее жалеть, — отрезала Марина Борисовна, — не тебе, Муслим. Ты сделал все, чтобы сломать ей жизнь. Она тогда развелась со своим первым супругом, хотя могла и немного потерпеть. Он не хотел ее отпускать, но она настаивала. Теперь понимаю, что настаивала после встречи с тобой.
— Ты специально говоришь так, чтобы сделать мне больно?
— Нет. У меня остались самые лучшие воспоминания о нашей встрече. Как женщина я буду тебе всегда благодарна. Ты мне тогда помог обрести веру в себя. Обрести некое равновесие, которого я тогда была лишена. Мне казалось, что, если мне удастся встретиться вот с таким парнем, каким ты тогда был, честным, смелым, откровенным, я многое пойму. И внутренне изменюсь. Так и получилось. Ты мне тогда очень помог. Ты даже не представляешь, каким образом. После той ночи с тобой я стала более цельным человеком, более решительным, более настойчивым. Я поверила в себя, в свои силы, в свои возможности. И поэтому я тебе благодарна… Но как мать… Ты сделал больно моей дочери. Я знаю, что только благодаря этому она стала тем, кем сегодня стала. Сумела выстоять, закалиться, приобрела необходимую жесткость, даже жестокость. Но ты разбил ей сердце, а такие вещи матери обычно не прощают…
— Что ты от меня хочешь?
— Зачем ты приехал сюда снова? Неужели ты думаешь, что теперь можно повторить то, что произошло уже дважды? Но Наташа не такая, как мы с Верой. Она совсем другая… И ты уже стар для нее…
— Какие глупости ты говоришь. Я приехал сюда как следователь, чтобы разобраться в том, кто убил нашего дипломата. И последней там была Наташа, твоя внучка. И я уже два дня делаю все, чтобы спасти ее и не подставлять под гнев моих соотечественников. А ты считаешь, что я только и мечтаю, как переспать с твоей внучкой.
— Она не была последней, — сразу сказала Марина, — ты ведь знаешь, что она не была последней…
— Да, мне все рассказала твоя дочь. Они поехали туда вместе. Сначала поднялась Наташа, а уже потом, когда она вернулась, наверх поднялась Вера. Представляю, как она нервничала, ведь Наташа вернулась в машину вся в слезах.
— Ты все знаешь? Видимо, у вас такие устойчивые традиции, — нервно произнесла Марина, — приезжать в наш город и встречаться с нашими женщинами. Внучка моей сестры ждала от него ребенка, и Наташа поехала, чтобы все ему объяснить.
— В подобных случаях лучше не вмешиваться в отношения двоих людей, — сказал Муслим.
— Она лежала в больнице и не могла сама поехать, чтобы поговорить. Неужели ты ничего не можешь понять? Наташа выросла вместе с ней, дружила с ней, считала ее почти родной сестрой. И она поехала туда в надежде как-то образумить этого парня. А он фактически выгнал ее из своей квартиры. И тогда к нему поднялась Вера, которая сказала ему все, что нужно было сказать. И чего никогда бы не смогла сказать сама Наташа.
— Я примерно так и подумал.
— Только Вера его тоже не убивала, — сразу добавила она, — если ты подумал об этом. Она слишком известный в городе человек. Депутат, начальник управления. Одним словом, она его точно не убивала.
— Следователь не знает, что Вера Дмитриевна была в этой квартире, — мрачно произнес Муслим, — он даже об этом не подозревает. Но он может узнать, и тогда у Веры не будет никакого алиби.
— У нее в любом случае будет неопровержимое алиби в том, что она никак не могла его убить, — твердо произнесла Марина. — Как раз насчет этого ты можешь не сомневаться.
— Почему ты так уверена?
— Я знаю, что говорю. Где ты остановился?
— В «Октябрьской»…
— Паршивая гостиница, — неодобрительно сказала она, — хотя недалеко от нашего старого дома на Суворовском проспекте…
Он вдруг вспомнил ее слова из далекого восьмидесятого года. Она сказала, что точно знает, какие номера прослушиваются, и добавила: «Меня отозвали только на время. Я живу здесь недалеко, но на самом деле чаще бываю в других местах». Она тогда так и сказала, что живет недалеко, но потом, в девяносто втором, он не вспоминал эти слова. Его встреча с Мариной Борисовной казалась каким-то нереальным сном, событием, которого в принципе не могло быть, а значит, и не было. Но Вера ему понравилась. Она ему понравилась настолько, что он действительно готов был ее увезти куда угодно. Готов был забрать ее с собой в Баку.
— Неужели ты хочешь снова приехать ко мне в номер? — спросил Муслим.
— Все-таки не удержался и наговорил мне гадостей, — хмыкнула Марина. — Если я старше тебя на десять лет, то это не значит, что я уже старуха. В Германии у меня был друг, который был моложе меня на девятнадцать лет…
— Ты совершенствуешься, — не без иронии отметил он.
— Опять колкость? Я говорю тебе правду. И, конечно, к тебе в гостиницу я не приду. Ты теперь уже не мой идеал. Постарел, превратился в унылого брюзгу, кажется, у тебя даже появилась небольшая плешь. Нет, таким ты мне почти не нравишься. Только как воспоминание о прошлом.
— Зато ты хорошо сохранилась. Очень хорошо. Как будто и не было двадцати четырех лет.
— Хирургия творит чудеса, особенно немецкая, — усмехнулась она. — Это все уже не настоящее и никогда настоящим не будет.
— Ты могла бы этого мне не говорить.
— Зачем? Я не скрываю свой возраст. Мне комфортно и очень хорошо жить так, как я сейчас живу.
— А твоей дочери?
— Это вопрос ее личного выбора. В любом случае я считаю, что помогла ей сделать такую блестящую карьеру. А для женщины это совсем не плохо.