На дворе, подняв морды от кормушек, стояли три животины: два черных владимирских тяжеловоза и один обычный, в смысле – похожий на земную лошадь, а не на адского жеребца прямо из-под Сатаны.
– Славный мальчик, – угадал хозяин моего фаворита. – Двугодок, но объезжен как следует. Проблем не создаст.
– Как звать?
– Восток.
Хорош. Гнедой, с рыжеватым отливом. Отлично сложен – сухие, четко очерченные суставы; широкий лоб; крепкая длинная шея; мощная грудь; ровная прямая спина; здоровые зубы и копыта; широко расставленные, не обвислые уши, чутко реагирующие на любой звук; чистые глаза.
Я вообще-то не большой любитель лошадей, даже наоборот – как-никак полтонны живого и весьма своенравного веса с зубами и копытами. А инстинкт самосохранения всегда мне подсказывал, что тварей крупнее себя, любимого, следует опасаться. Но Восток мне и впрямь приглянулся.
– Сколько просишь?
– Четыре золотых, – не стал скромничать хозяин.
– Куда тебе столько? – спросил я, продолжив осмотр будущего питомца. – Голодных ртов много, что ли?
– Еще бы. Хозяйство ухода требует, а задарма никто батрачить не вызывался.
– Домашним платишь? – попытался я изобразить недоумение.
– Э-э, – махнул хозяин рукой. – Где они, домашние-то? Жена уж три года как померла, дети в Муром подались. Дом большой, а что с него толку? Один кукую.
– Это хорошо.
– Чего ж тут хорошего?
– Сбрую в цену свою присовокупишь? – кивнул я на уздечку с поводьями, висящими у хозяина за спиной.
– Лады, – он повернулся, чтобы снять их с крюка, и тут же осел, получив клинок под левую лопатку.
По правде говоря, скакун благородных кровей мне был не особо-то и нужен, я вполне мог обойтись старой, едва переставляющей ноги клячей, заплатив монет тридцать серебром, а то и меньше. Но зачем платить, когда можно взять даром?
Смерть хозяина и вид крови Восток перенес без истерик, в отличие от своих тяжеловозных собратьев, – хорошо, есть надежда, что и выстрелов не сильно испугается. Покажет себя молодцом – оставлю. А взбрыкнет – во Владимире сбагрю за полцены, деньги лишними не бывают.
Кроме уздечки с поводьями на стене, в плетеном коробе возле стойл обнаружились отличное седло, подпруга, стремена, краги, путлища, два мешка для кормежки, бурдюк и седельная сумка. Пока навьючивал все это дело на жеребца, сказал в его адрес немало добрых слов. Скотина попалась удивительно спокойная. Наверное, только-только после случки. Мешки я тут же наполнил овсом и запихал в сумку. Незачем безвинное животное голодом морить. Краги пришлись впору, да и с плащом смотрелись на удивление гармонично, словно всю жизнь так ходил, вернее ездил. Повстречай я сам себя, ни за что бы не подумал, будто конь ворованный. Но то я – человек большой души и чистых помыслов, а вот местные, особенно те, что знались с хозяином, вполне могли заподозрить неладное, видя, как Восток идет по главной улице в поводу за незнакомым субъектом, пусть даже и весьма соответствующей наружности. Поэтому, избегая лишнего внимания, я вывел конягу в прогон и задами отбуксировал к выезду из села на Владимирский тракт, остановился в рощице неподалеку и стал ждать.
– Восток, значит? – не имею привычки разговаривать с животными, но когда нечего делать и никто не видит, почему бы и… – Коллекционер. Будем знакомы. Можно просто Кол.
Восток учтиво перевел на меня взгляд и мотнул головой.
– По бывшему хозяину не грустишь, как вижу? Оно и правильно. Я лучше. Ухода на прежнем уровне, конечно, не дождешься, да и горячих кобылок чаще раза в месяц обещать не могу, но одно гарантирую – скучать тебе больше не придется. Все, дружище, забудь про стойло, про загон, про выездки вдоль околицы. Теперь ты – боевой конь.
Восток внимательно глядел на меня своим карим глазом и время от времени фыркал, выражая то ли сомнение, то ли одобрение.
– Знаешь, что такое боевой конь? Да откуда ж тебе знать? Ты книжек не читал. Боевой конь – это продолжение всадника, дружище. Вот, представь только, перед тобою строй пехоты с пиками. Целый частокол трехметровых дрынов, острых, как шило. А промеж них аркебузиры – это мужики такие с нехилыми ружьищами. И надо на полном ходу в этот строй втемяшиться. Так велит всадник – твой хозяин. Он хочет, чтобы ты грудью вломился в пехоту, смел их к чертям, растоптал, забыв про пики, про грохот аркебуз и рвущие шкуру пули. Смог бы? Что глазами хлопаешь? Да не бойся, – я потрепал Востока по морде. – Это давно было, шесть веков назад. И коняги тогдашние – не чета тебе – под тонну весом, два метра в холке, навроде тяжеловозов владимирских, в броне снизу доверху, живые тараны. А еще конные стрельцы водились – эти уже попозже. Не знаю, правда или нет, но читал, будто кони у них были до того натасканы, что проведешь им стволом по ушам, и тут же замирают как вкопанные. Может, и тебя выдрессировать удастся? Как считаешь? Тихо!
По Владимирскому тракту в направлении от Чаадаево потянулась вереница подвод.
Я вскинул «АК» и прильнул к накладке окуляра. Точно, наши голубчики. Расселись тройками на второй и предпоследней телеге. Всего же подвод в обозе я насчитал девять. Еле тащатся. На дорогу уйдет не меньше суток с ночевкой. Конечно, можно было бы обогнать их и встретить уже на въезде во Владимир или Судогду, потягивая пивко в трактире. Но кто знает, что взбредет Ткачу в голову? Соскочат по пути, ищи-свищи потом. Да и в дороге всякое может произойти. Если двигаться на разумном отдалении, хотя бы раз в полчаса убеждаясь в наличии подопечных, то неприятностей удастся избежать. Даже если заметят «хвост» и попробуют сдернуть, в лесу им не скрыться, а уж ночью и подавно. Однако маячить перед глазами тоже не стоит, особенно учитывая присутствие Сиплого в группе. Он славный малый, даже убить его ни разу не хотелось, а это о многом говорит. Но тогда мы с ним были по одну сторону, сейчас – по разные, пусть он об этом пока и не догадывается. А увязавшийся следом охотник за головами, будь он хоть братом родным, кого угодно заставит нервничать и, как следствие, делать глупости, которые никому не нужны.
До этого раза лошади на спину я залазил с год назад. Ездить верхом без привычки – радости мало. Задница болит даже в хорошем седле. А уж коли на штанах есть задние карманы, то их швы превращаются в надфиль для жопы. Краги спасают от натирания икр о лошадиные бока, но не от ударов. Постоянная качка вынуждает напрягать спину, совсем не так, как при ходьбе… В общем, когда через двенадцать часов я сполз с ненавистной конской спины на благословенную землю близ села со звучным именем Тюрмеровка, организм стонал и просил пулю в качестве акта милосердия.
Обоз остановился на ночь в форте. Я – понятное дело – внутрь соваться не стал и, обогнув Тюрмеровку, сделал привал в лесочке, недалеко от северных ворот, из которых обоз должен был продолжить свой путь утром.
Вообще, на Муромской стороне Оки форты встречаются не особо часто. Это вокруг Арзамаса, кроме них, ничего не найти. А здесь непуганые идиоты водятся еще в изрядном количестве. Маленькие деревушки вблизи городов и крупных поселков надеются на помощь соседей. Те, что подальше, рассчитывают на собственную дружину и господа бога. А отдельные сообщества клинических недоумков все еще верят в силу разума и доброго слова. Но это до поры. Стоит недобитым пацифистам пережить один рейдерский набег, как вокруг мирной деревеньки начинают расти стены, рвы и вышки. Резкое сокращение численности идиотов в результате набега приводит к высвобождению готового строительного материала в виде опустевших изб. Народ оперативно кучкуется ближе к центру, а окраинные срубы разбираются для возведения фортификаций. Год-другой упорной работы, и вокруг уцелевших домов появляется стена. Какая-никакая, а видимость безопасности. Потерпевшие из других разоренных деревень зачастую предпочитают не въебывать, как ломовые лошади, возводя собственную стену – бывает, и огораживать-то уже нечего, – а перебираются на новое место. Разумеется, наученные горьким опытом, они пойдут не в «хранимый господом оплот человечности», а в форт. И чем выше будут его стены, чем крепче ворота, чем больше виселиц и крестов со смердящими рейдерскими трупами стоит вдоль дороги, ведущей к нему, тем обильнее поток страждущих. Постепенно место за стеной иссякает. Тогда переселенцы начинают обживать прилегающие территории. Все больше и больше, пока их не наберется столько, что они в состоянии будут оградить себя от внешних посягательств, не уповая на открывшиеся в случае опасности ворота за спиной. Так вырастает второе кольцо. И далее, по накатанной. Некоторые форты могут похвастать и четырьмя линиями укреплений. Фактически это уже небольшие города с населением в пять-шесть тысяч. Расти они перестают только тогда, когда людской ресурс близлежащих деревень оказывается исчерпан. Естественный процесс укрупнения. Новый этап урбанизации, можно сказать.