Делаются, не делаются – вопрос дискуссионный, а жрать хочется всем и всегда.
Я чуток потеснил квартирантов, расчистив от костей место у стены, рядом с небольшим закутком, на случай, если граната в гости заглянет, привязал Красавчика к рюкзаку, раскатал лежанку, перекусил оставшимся мясом, запихивая его под приподнятый респиратор, и отправился на боковую. Но отдохнуть как следует мне не дали.
– Вон она!
– Да куда ж ты лупишь?!
– Ушла, зараза!
– Там смотри! Тормоз, бля!
– Сам без рук, что ли?!
– Уебок.
– Хавальник прикрой!
– Вон побежала!
И так полночи. Сначала они пытались зашибить крысу, швыряя в нее черепами, но те быстро закончились, а попросить у меня – невольного узурпатора ценных в быту останков – видно, гордость не позволила. Хотя я бы все равно отказал, уж больно шумные. Израсходовав все «боеприпасы», горе-дератизаторы взялись за лопаты. Однако замочить прыткого грызуна в ближнем бою тоже не удалось. После чего в ход пошел «ПБ». Я насчитал семь выстрелов и восемнадцать матюков. В два часа ночи ко мне в апартаменты заглянул делегированный товарищами Сиплый и, борясь с отвращением к самому себе, попросил пшена:
– Кол, дай пшена. Пожалуйста.
Ах, что за чудесные звуки. Слушал бы и слушал.
– Кол. Хорош притворяться. Ты же не спишь. Дай, пожалуйста, пшена. Чего ломаешься, как девица красная? Ну, повздорили. Ты вспылил, я, может, лишнего взболтнул. Что ж теперь?.. Кол. Слушай, я ведь уже… Дьявол. Ладно. Извини. Доволен?
В принципе да, но могло быть и проникновеннее. Попробуй еще разок.
– Нет, серьезно, Кол, извини. Я был не прав. Ну? Мир?
– Они тебя пытали?
– Народ с утра не жрамши, голодный и злой.
– Злой? А должен быть раскаивающимся. Не похоже, что ты говоришь от их имени.
– Так дашь пшена или нет?
– Пусть вначале построятся и хором пропоют: «Дяденька, прости засранцев».
– Не перегибай.
– Да шучу-шучу, – я достал вожделенную банку и передал в цепкие руки Сиплого. – Мою порцию не забудь принести.
Перегибать с голодными злыми людьми действительно не стоит. Чем громче урчание желудка, тем тише глас разума – проверено опытным путем. На самом деле люди сильно переоценивают свое «разумное начало». Оно хрупкое и капризное. Для его бесперебойного функционирования требуется как минимум регулярное питание, здоровый сон, отсутствие жесткого психологического и физического давления. А вот «животному началу» этого не требуется. Ему вообще ничего не требуется. Оно самодостаточно, ибо естественно. Животное, несомненно, является основой человеческой сущности, а разумное – лишь внешней оболочкой. Маленькая небрежность, трещинка в скорлупе, и процесс пошел – зверь, почуяв слабину, рвется наружу, стремится покинуть тесное узилище. Если вовремя не залатать прореху, он добьется своего. И не важно, о ком речь – прожженном головорезе или поповой дочке. Зверь сидит в каждом. Отличается лишь структура скорлупы. Чем больше на ней рубцов, тем она эластичнее. Трещинка за трещинкой разумное все крепче срастается с животным. Битый судьбою ветеран никогда не потеряет самообладания, как его ни прессуй. Он будет рвать глотки и ломать хребты, сохраняя достоинство, после чего оботрет руки и попросит закурить. А вот мирный обыватель – весельчак и добрый сосед – быстро лишится человеческого облика. Его девственно гладкая скорлупа, отвердевающая год за годом в тепличных условиях, просто рассыплется, а вылупившийся зверь проживет недолго, ведь он впервые вышел наружу.
Скоро потянуло дымом. Затребованную порцию Сиплый принес, поставил котелок на пол и молча удалился.
Отлично. Будет чем позавтракать, если только у товарищей снова не проснется тяга к экспроприации.
Я накрыл оставшуюся на дне котелка кашу миской и лег спать.
Снилось море. Холодное, северное. Черные волны разбиваются о каменистый берег. Водяная пыль и смрад ламинарии. Ветер пронизывает до костей. Я стою на краю обрыва и смотрю вниз. Там лодка. Утлая, с гнилыми дырявыми бортами. Покачивается под ударами волн, скребет обросшим дном по гальке. Она ждет меня. Для чего? Я не хочу спускаться туда, но ноги сами несут на берег. Скрипит ржавая уключина. Весло разворачивается, подставляя влажно блестящую рукоять. Я смотрю на ладони и вижу, как кожа сползает с них сплошной кровавой мозолью. В небе кружит стая чаек, грязных и тощих. Мерзкие падальщики. Они орут, корчась от желудочных спазмов. Так громко. Кол! Кол!..
Я открыл глаза и сел. Кошмарное видение схлынуло. Но крики не исчезли.
– Чего верещишь?
Красавчик стоял, пригнув голову, и издавал угрожающие звуки в сторону окна. Кроме них доносилось только сопение отдыхающих наемников и возня дежурных. Но скоро пробуждающийся слух начал различать еще кое-что – шорох снаружи. Еле различимый хруст сухой травы под осторожно ступающими ногами.
– Сиди здесь, – я перетащил рюкзак вместе с привязанным Красавчиком в чулан и поспешил к остальным.
Дежурящий на пару с Балаганом Гейгер потянулся к автомату, едва завидел меня в дверном проеме.
– Тс-с-с. Будите, – кивнул я на мирно посапывающих Ткача и Сиплого, повернув к выходу. – Гости у нас.
Попытавшийся было преградить мне путь Балаган замешкался, не зная, как поступить.
Я взлетел по лестнице и достал из кармана масленку.
– Эй, ты чего делаешь? – встревоженно прошептал пулеметчик, не двигаясь с места и косясь на проснувшихся товарищей.
Проигнорировав вопрос, я наскоро смазал петли с засовом, приоткрыл дверь и выглянул наружу – чисто.
– А ну вернись!
Да хер тебе. Многовато на меня одного командиров.
Я чуть высунулся из-за угла, но тут же, нырнув обратно, прижался к стене. Пальцы скользнули по хлястику кобуры и легли на рукоять кинжала. Две фигуры в подпоясанных балахонах подошли с улицы к подъезду, непринужденно срезали растяжку и шагнули внутрь. Хорошо двигаются, даже не услышал. Будь у них еще и глаза на месте, пришлось бы мне туго. Хотя проволочку-то быстро разглядели.
Я замер и, дождавшись, когда гости пройдут мимо, атаковал их со спины. Одного удалось заколоть чисто, вогнав клинок между первым шейным позвонком и основанием черепа, а вот второй, получив удар в сердце, нажал спуск. Звон тетивы и хруст раздробленного болтом кирпича показались просто оглушительными. Хорошо, что только мне.
Из-за приоткрывшейся двери подвала высунулся Балаган.
– Едрить твою!.. – оценил он результат моих усилий.
– Поднимись на площадку и держи вход, – распорядился я в нарушение субординации, а сам вышел из подъезда и направился вдоль стены направо.
Стрельба началась, когда я был возле угла. Жаждущие реванша за недавний пропиздон хранители откупорили окна подвала и тут же получили в ответку из всех стволов. Но это их не остановило.