— Если бы они были в гостиной, кто-то из них наверняка услышал бы Кимберли, когда она постучала в дверь, или увидел бы ее, когда она в дверь заглянула. Никто не признался, что в тот вечер в какое-то время пользовался лифтом, кроме Бостоков, принесших наверх чай. Если показания миссис Скеффингтон точны, представляется резонным считать временем смерти примерно одиннадцать тридцать.
Взглянув на Дэлглиша, Бентон замолк, и слово взяла Кейт:
— Жалко, что она не могла быть более точной насчет времени, когда услышала лифт и когда увидела свет. Если между ними незначительный промежуток — более короткое время, например, чем необходимо, чтобы дойти от спустившегося лифта до камней, тогда в убийстве должны быть замешаны два человека. Убийца не может одновременно спускаться на лифте и освещать фонариком камни. Два человека. Может быть, две разные цели. А если имел место сговор, тогда двумя очевидными подозреваемыми становятся Уэстхоллы. Другим важным свидетельством является показание Дина Бостока о не запертой на засов двери в липовую аллею. На двери имеются два сейфовых замка, но Чандлер-Пауэлл настоятельно утверждает, что задвигает засов каждый вечер в одиннадцать часов, если не знает, что кто-то из домашних все еще в саду. Он совершенно уверен, что задвинул засов на двери, как обычно, и нашел его задвинутым на следующее утро. Первое, что он сделал, встав в шесть тридцать, было отключить систему защиты и проверить западную дверь, выходящую в липовую аллею.
Тут вмешался Бентон:
— И Дин Босток тоже проверил засов, когда встал в шесть. Есть ли возможность получить отпечатки с этого засова?
— Я бы сказала — никакой возможности, — откликнулась Кейт. — Чандлер-Пауэлл отодвигал засов, когда они с Маркусом Уэстхоллом вышли, чтобы обыскать участок вокруг дома и Круг камней. И — помните обрывок латекса? Этот убийца не собирался оставлять отпечатки.
Теперь заговорил Дэлглиш:
— Если мы предположим, что ни Чандлер-Пауэлл, ни Босток не лгали, — а я не думаю, что Босток лгал, — тогда кто-то в доме отодвинул засов на той двери после одиннадцати часов либо для того, чтобы уйти из Манора, либо — чтобы кого-то впустить. Или, разумеется, для того и для другого. Это подводит нас к машине, якобы — по утверждению Могуорти — стоявшей у камней незадолго до полуночи. Мисс Грэдвин была убита либо кем-то, кто уже находился в тот вечер в Маноре, то есть кем-то из домочадцев, либо кем-то еще, кто получил туда доступ, или же кем-то посторонним, явившимся снаружи. И даже если у этого человека были два сейфовых ключа, он (или она) не мог бы получить доступ в дом, если бы засов на двери не был отодвинут. Но мы не можем все время говорить «он или она». Убийце нужно дать имя.
Группа Дэлглиша всегда давала убийце имя, поскольку А.Д. сильно не нравились прозвища, принятые у полицейских для убийц. Обычно имя предлагал Беннет. Теперь он сказал:
— У нас убийца, как правило, он, сэр, почему бы для разнообразия не считать, что это женщина? Или дать убийце какое-нибудь имя, которое подошло бы и мужчине, и женщине? Убийца явился ночью. Почему бы не взять имя Ноктис [23] — «от ночи» или «из ночи»?
— Думаю, это подойдет, — согласился Дэлглиш. — Пусть будет Ноктис, только давайте пока оставим его мужчиной.
— Мы так и не ушли от проблемы мотива, — сказала Кейт. — Нам известно, что Кэндаси Уэстхолл пыталась убедить Чандлера-Пауэлла не допускать Роду Грэдвин в Манор. Если Кэндаси Уэстхолл задумывала убийство, зачем было ей отговаривать Чандлера-Пауэлла от того, чтобы оперировать Грэдвин в его клинике? Если, конечно, это не был с ее стороны двойной блеф. И разве это убийство не могло быть непреднамеренным? Разве невозможно, что Ноктис не собирался убивать Роду Грэдвин, когда пришел в ее палату?
— Против этого, — возразил Дэлглиш, — использование им перчаток и их уничтожение после убийства.
— Но если оно преднамеренное, почему именно сейчас? — задал вопрос Бентон. — При том, что в клинике находилась только еще одна пациентка, а сотрудники, не живущие в Маноре, отсутствовали, круг подозреваемых должен был неминуемо сократиться.
— Именно сейчас, никак не иначе! — нетерпеливо воскликнула Кейт. — Она же не планировала сюда возвращаться. Ее убили, потому что она находилась в Маноре и была относительно беспомощна. Вопрос лишь в том, воспользовался ли убийца благоприятным стечением обстоятельств или фактически содействовал тому, чтобы Грэдвин выбрала не только этого конкретного хирурга, но и Манор, а не место в лондонской больнице, что на первый взгляд могло бы показаться более для нее удобным. Ведь Лондон — ее город. Лондон — основа всей ее жизни. Почему же здесь? А это приводит нас к вопросу о том, почему ее так называемый друг, Робин Бойтон, снял коттедж в то же самое время. Его мы пока еще не опросили, но ему наверняка придется ответить на кое-какие вопросы. Каковы их отношения на самом деле? И потом, у нас ведь есть его настойчивое сообщение на мобильнике Грэдвин. Совершенно очевидно, что ему отчаянно хотелось ее увидеть. Казалось, ее смерть его по-настоящему расстроила, но какая часть этой сцены была актерской игрой? Бойтон — кузен Уэстхоллов и, как видно, достаточно часто останавливается в гостевом коттедже. Он мог получить доступ к ключам в один из предыдущих визитов и сделать дубликаты. Или Рода Грэдвин дала их ему. Она могла нарочно взять ключи с собой после ознакомительного приезда в Манор, именно с намерением сделать дубликаты. И откуда нам знать, не пробрался ли он в Манор пораньше в пятницу и не спрятался ли в свободном номере, что в конце коридора для пациентов? Мы же знаем благодаря обрывку латекса, что Ноктис там побывал. Это могло случиться до убийства с тем же успехом, что и после. Кому могло бы прийти в голову туда заглянуть?
— Кто бы ее ни убил, — заговорил Бентон, — сомнительно, что о ней так уж будут скучать, здесь или еще где-нибудь. Представляется, что она за свою жизнь много вреда другим принесла. Архетип журналиста-расследователя: разузнать вашу никому не известную историю, опубликовать ее, заработать на ней, а на вашу боль наплевать.
— Наше дело — выяснить, кто ее убил, а не выносить моральные суждения, — сказал Дэлглиш. — Не вступайте на этот путь, сержант.
— Но разве мы не всегда выносим моральные суждения, сэр, даже если не произносим этого вслух? — возразил Бентон. — Разве нам не важно знать о жертве как можно больше — хорошего или плохого? Люди гибнут из-за того, кто они и что собой представляют. Разве это не есть часть необходимых свидетельств? Я бы иначе воспринял гибель ребенка, юного, невинного существа.
— Невинного? — переспросил Дэлглиш. — Так вы уверены, что можете провести различие между теми жертвами, что заслужили смерть, и теми, что не заслужили? Вам ведь еще не приходилось участвовать в расследовании убийства ребенка, верно?
— Нет, сэр, — ответил Бентон, подумав: «Вы ведь это знаете, зачем же спрашивать?»
— Если и когда вам придется столкнуться с этим, боль, свидетелем которой вы станете, заставит вас задаться многими более глубокими вопросами, эмоциональными и теологическими, чем тот, на который вы должны будете там ответить: «Кто это сделал?» Моральное негодование — в природе человека. Без него мы вряд ли можем считаться людьми. Но для детектива, встретившегося с гибелью ребенка, юного, невинного существа, необходимость ареста может превратиться в личную военную кампанию, а это опасно. Это может извратить ваши суждения. Любая жертва заслуживает одинакового отношения.