– Что? – Куминов чуть обалдело уставился на нее. – Каких гипнограмм, Саша?
– Ну… – она снова неуверенно замолчала. – Попробовать хотя бы сделать так, чтобы они ничего не вспомнили. Отключить их ненадолго, а когда проснутся – ничего не смогут рассказать.
– Да ты что? – он невесело усмехнулся. Конечно, оно вполне понятно, ее смятение и все прочее. Сам переживал не меньше, но задание было не из тех, когда стоило пользоваться тем, что предлагала девушка. – Ох, и интересный у вас институт, товарищ профессор, ну очень интересный. Гипнограммы, ты только подумай, слово-то какое. Ты хоть раз что-то подобное делала вообще?
– Несколько раз делала, на специальных тренировках, правда…
– И как это было, расскажешь? – Он понял, что его ирония разозлила девушку, но доказать ей ошибочность мнения было необходимо. Им идти дальше, а Куминову уже доводилось сталкиваться с тем, что возникает при недоверии и злости в группе.
– Мы разработали методику, тренировались. У меня получалось, правда, не вру. Только…
– Только? Только все это было в ваших специальных лабораториях, да, Саша? И, скорее всего, вы использовали какие-то препараты, позволяющие воздействовать сильнее, так?
– Так… – она чуть прикусила губу, глядя на него блестящими глазами. – Коля… но они же наши, свои! Неужели ты сможешь?..
Куминов нахмурился, глядя на нее сверху вниз. Чуть качнул головой, скрипнул зубами.
– Смогу, Саша, смогу. Ты что думаешь, мне так просто? Четыре человека, наших, советских человека, которых должно не стать. И Петрович это уже понял, у таких нюх на подобное. Поэтому на улице сейчас сразу четверо ребят, чтобы и не подумали удрать. Но так надо, понимаешь? Мы с тобой, ребята, все отвечаем за много других жизней… так что смогу, Саша, смогу.
Она не ответила. Посмотрела на него, развернулась и молча пошла в дом. Сгорбившаяся, с пальцами, прижатыми к виску.
Куминов еще постоял, глядя в очистившееся полностью небо. Глубоко дышал полной грудью, хватая холодный воздух, все никак не решаясь войти следом за девушкой. Неожиданно захотелось взять у нее сигарету, затянуться покрепче, так, как никогда не делал. Или махануть спирта, граммов пятьдесят, отключиться на какое-то время. Повернулся к темной махине жилья и пошел внутрь. Утро вечера мудренее. Может, и стоит попробовать то, о чем говорила Саша.
Внутри ничего не поменялось. Только Воронков, закончив чистку автомата, перешел к пистолету. Части оружия лежали на специально таскаемом сержантом с собой вырезанном куске брезента. Хозяин дома все так же сидел за столом, попивая чай из кружки и глядя в пустоту.
В доме было всего две комнаты и кухня. Зато оба жилых помещения были просторными. В дальней комнате, куда надо было идти по коридору, сейчас спала основная часть отдыхающих разведчиков. Саша, Воронков и Куминов остались в первой, поменьше. Вместе с хозяином и его женщинами, которые сейчас не показывались с печи. Саша лежала на небольшой кушетке у окна, укрывшись с головой своей теплой курткой. Сам Куминов решил расположиться рядом, разложив на полу позаимствованный у хозяина тулуп. Расул притулился в дальнем углу, и сейчас мирно спал.
– Ложись, командир. – Воронков поднял оружие на уровень глаз и прищурился, разглядывая внутреннюю часть ствола на слабый свет керосинки. – Я подежурю, сменю ребят, разбужу Эйхвальда. Отдохни давай, ты же лыжи не любишь, я знаю.
Куминов кивнул. Подошел к своему месту, положил автомат так, чтобы был прямо под рукой. Усталость понемногу накатывала, давая о себе знать все ощутимее. Надо отдохнуть, тут сержант полностью прав. Сел, снял верхнюю часть маскировочного халата, куртку. Свитер из тонкой шерсти стаскивать не решился. Сделал себе «подушку» из рюкзака, лег. Подумав, протянул руку, чуть тронув Сашу за плечо. Когда она обернулась, еле слышно шепнул:
– Попробуем…
Вытянулся на полу, почувствовав, как тело чуть расслабилось, и провалился в темноту. Последнее, что он увидел – пристальный и все понимающий взгляд хозяина. За окном снова начал тихонько подвывать ветер, чуть проходясь по полу, пробиваясь через какие-то щели. Но на все это Куминову было уже наплевать, так как сон взял свое.
Спертый воздух с трудом проходил в легкие. Темно, очень темно, душно. Где-то в этой темноте вспыхивало яркими огоньками какое-то странноватое пламя с зеленоватым оттенком. В нем маленькими бенгальскими огоньками взрывались бирюзовые звезды. От них во все стороны расползался тяжелый и чуть сладковатый запах, заставляющий его хватать воздух широко открытым ртом, от чего дышать почему-то становилось еще тяжелее. Мышцы наливались свинцом, не давая никакой возможности пошевелиться.
Вокруг что-то мягко топало, приноравливаясь присесть. Вот прошло совсем рядом, присело, недовольно фыркнуло и отодвинулось. Придвинулось снова, что-то лязгнуло, отброшенное далеко. Потом его почему-то начало трясти внизу, но недолго. Раздался негромкий стук, как будто на пол упало что-то тяжелое. И почему-то капитану стало ясно, что это «что-то» есть не что иное, как его собственный «ТТ». Откуда-то донесся то ли всхлип, то ли вздох, от которого внутри живота все сжалось и провалилось вниз холодным комком. Куминов попытался проснуться и понял, что не получается. Кто-то забормотал недалеко, казалось, что прямо за стенкой, что-то жалобное и плаксивое, голосом маленького ребенка. Потом всхлип стал громче, перейдя в хрип и бульканье. Чуть позже зачавкало, жадно, с хлюпаньем и вновь повторяемым ворчаньем. Мягкие шаги послышались снова, приближаясь. В этот раз Куминов не смог даже пошевелиться, как в прошлый. Зато почувствовал, как глаза еле-еле, но стали приоткрываться.
Света от лампы не было. Было лишь мягкое серебро неожиданно яркой луны, обволакивающее всю комнату. Глаза, которые наконец-то открылись, быстро фиксировали: темную, приближающуюся к нему странно согнувшуюся фигуру. Какое-то покрывало, лежавшее между комнатами на полу и почему-то пахнущее таким знакомым приторно-железным запахом крови. Блеск света на голой макушке Воронкова, завалившегося на стол и все еще державшего в руке уже собранный пистолет. Голову и плечи кого-то из ребят, белеющие тканью маскхалата. Они ритмично дергались, исчезая в темноте дверного проема. А фигура мягко и медленно приближалась к нему. И перед ней, в душном воздухе комнаты, двигалась вперед волна того самого сладковатого запаха, который поначалу Куминов не смог узнать здесь, в обитаемом доме. От него становилось страшно, так, что хотелось забиться в дальний угол и хныкать как в детстве, как только что скулил там, за стенкой. Где все продолжалось чавканье и сопенье. Темная сгорбленная тень шла к нему, медленно, по сантиметру, гоня перед собой смрад разложения. И он не мог пошевелиться, чувствуя, как по спине покатились холодные капли пота.
Куминов судорожно сжал пальцы, чувствуя, что они все-таки слушаются. Потянулся рукой к карману рюкзака, понимая, что не сможет отстегнуть кнопку на кобуре и не дотянется до автомата. Потому что не было ни того, ни другого. Кто-то, идущий к нему, замер, шумно принюхиваясь. Свет из окна упал на качнувшуюся в сторону тихую смерть. Облил голубовато-мертвенным светом лицо, показал того, кто двигался к разведчику. Дочь жены Петровича, так и не показавшаяся надолго и сразу уползшая куда-то на печи. А вот сейчас, понимая, что он уже пришел в себя, девушка замерла. И не от испуга, это было ясно. Вот она повернула голову, потом повела ею назад, показывая себя полностью.