– А у тебя тоже был напарник? – спросил он наставника.
– Он погиб, – буркнул Старый Бирюк. – И ты сдохнешь, если будешь двигаться, точно кочерга на клешнях. Нападайте оба, коряги ходячие!
Через три дня они с Бурым смогли подниматься с лежанок, едва не на карачках доползать к выходу из хижины.
– У Старого Бирюка не было приятелей. Лишь побратим. Но он мертв. Старый Бирюк сказал…
Атака Настоятеля была стремительной.
* * *
Марат ликовал. Еще несколько дней тому назад, когда он увидел Лешагу и попытался выпалить по нему из стрелялки, руки словно окостенели, и он готов был поклясться, что даже чешуя встала дыбом. А тут на его личном боевом счету за столь короткое время появился один уничтоженный противник и один пленный. А уж хитрой выходкой в коридоре он и вовсе был горд, не терпелось похвалиться своими достижениями перед наставником, как только освободит его. В удаче юнец уже не сомневался. Оставалась одна малость: придумать, как.
– А ну-ка, что тут у тебя?! – как можно более устрашающе процедил он, указывая пленнику на трубы.
– Перископы, – не думая таиться, ответил тот. Он мог бы назвать какой угодно термин на эту букву или на любую другую. Чешуйчатый бы все равно не понял.
– Да ты что, белены объелся?! – подражая тону Лешаги, рявкнул герой-недоучка. Это была его личная месть за «перископ». Он не ведал, что такое белена, и был уверен, что противник знает о ней не более него. – Мозги мне пудрить будешь?! – еще в детстве драконид мечтал произнести эту грозную фразу в подобающей обстановке, и вот, наконец, представился достойный случай. – Прикрой рот и сиди тихо, как мышь под веником! – он ткнул человека в маске стволом под ребра. – Марш в угол!
Смиренный брат отступил безропотно, все еще пытаясь сообразить, что за страшилище забрело к нему, и почему оно разговаривает человеческим голосом.
Продолжая угрожать бестолково выставленным в сторону монаха автоматом, чешуйчатый глянул в одну из труб и обмер. Лес обрывался перед ним. Внизу широкой лентой тянулась неведомо куда неведомо какая река. Поперек реки был установлен целый ряд колес, вращаемых неуемным течением. Возле колес караулили полтора десятка братьев с автоматами на изготовку. Марат глянул в следующую трубу, его физиономия тут же скривилась.
Знакомая полянка с грудой замшелых камней, скрывающей, как он теперь знал, вход в бунк. Третья. Он чуть не отпрянул от трубы. Длинный караван тянулся по каменистой дороге. Несколько прорв с автоматами и ружьями охраняли пленников. Вернее, по большей мере пленниц. Многих он узнал, они были из его родного селения. Другие были захвачены в людских поселках. Мужчин почти не было, но одного из них везли привязанным к широкой деревянной телеге. Рядом, не сводя с него глаз, сидело еще двое охранников. Человек казался спящим, однако даже сейчас было понятно, насколько пленник огромен и силен. И одежда… Марат точно помнил, совершенно такая же была на Лешаге в день их первой встречи. «Это же Бурый»! – пронеслось у него в голове.
Комната, в которую втолкнули Лилию, была полна женщин разных видов и возрастов. Огромное, длинное помещение тянулось под высоким арочным сводом, так что при выстреле из короткоствола от одной стены пуля бы упала, так и не долетев до другой. Все пространство было заставлено неказистыми кроватями и тумбами, на них и около них, переговариваясь, сидели и стояли девушки.
Многие, совсем юные, в темных, как принято у всех местных обитателей, блузах, но без масок, держали на руках грудных детей. Все прочие, одетые, кто во что горазд, явно пришлые. Они были куда смуглее бледнокожих жительниц Бунка.
Двое охранников с автоматами на изготовку ввели Лилию и, найдя свободную койку, примотали ее запястья самовязом к стальной облупленной дужке. Во взгляде их ясно читалось желание, но страх перед расплатой останавливал конвоиров. Она была чужой женщиной, и ее мужчина отстоял свое право в поединке с одним из лучших братьев Каноников. Слов нет, сейчас тот человек и сам был пленником, но закон оставался законом. Отец Настоятель требовал неукоснительного исполнения предписаний, ибо несоблюдение порождает хаос, а хаос, как известно, ведет к смерти. Они же, смиренные братья, несут в мир порядок и жизнь.
– Сиди тут! – бросил один из стражей.
Дочь старосты недобро прищурилась. Можно подумать, у нее был выбор. Но если бы он вдруг появился, если бы в руках было оружие, если бы…
Стражники вышли, небрежно хлопнув дверью. Девушка уселась на койку и стала пытаться растянуть самовяз. Ей это не удалось. Она вспомнила недавнюю схватку. Когда огромная плита начала с шипением подниматься, Лилия собирала хворост для костра и просто опешила, увидев неожиданное превращение мирной зеленой полянки. Она корила себя за секундное замешательство. Быть может, устремись она в тот же миг в чащу, не сидела бы сейчас здесь. Уж что-что, а бегать дочь старосты умела. А там бы и Лешага подоспел, от него-то, как ни таись, не скроешься. Девушка неожиданно почувствовала гордость за этого странного, но такого сильного человека.
Но… Лилия вдруг осознала, что опасается признаться в этом самой себе… Когда Лешага вдруг назвал ее своей женщиной, она внезапно почувствовала радость, совершенно неуместную в таком безвыходном положении. Спроси ее сейчас кто-либо, правду ли сказал молчаливый воин, она бы закричала: «Да, чистую правду!» Девушка недоумевала, когда и как все так изменилось. Повторись эта схватка, и Лилия точно так же, с ощущением счастливой гордости заявила бы: «Это мой мужчина».
– Эй! – услышала она. Одна из девушек в темной блузе стояла возле нее. – Ты кто?
– Лилия, – буркнула Старостина дочка. Бесцеремонная собеседница ей совершенно не понравилась. – Развяжи меня.
– Не могу.
– Почему?
– Воздаяние должно быть равным деянию, – без злобы, но и без какого-либо иного чувства пояснила соседка. – Вот, смотри на других, они тоже пришли снаружи, но их не привязывают, а тебя привязали. Что натворила?
– Застрелила одного из ваших, – бросила девушка, решая, что не стоит хвалиться всеми своими боевыми успехами.
– Зачем?
– Эти твари на меня накинулись!
– Наши смиренные братья – совершеннейшие из творений отца предвечного, – возмутилась жительница бунка. – Ища для себя Путь очищения и гармонии, они в поте лица открывают и нам – дочерям порока и матерям жизни – священную праведную дорогу истины в последнем оазисе прежней жизни, устоявшем в безжалостных волнах Того Дня. Ты не понимаешь своего счастья, глупая и злая. Вот и сиди тут привязанной. – Девица повернулась спиной к Лилии и огласила на весь зал: – Она глупая и злая. И всем, кто не понимает своего счастья, грозит та же участь! Посмотрите на нее и не поступайте подобным образом!
Вокруг Лилии начала собираться толпа. Дочь старосты уткнулась взглядом в пол. От чужих лиц пестрело в глазах, чужие слова резали слух.