Знаешь, Четверка, я думаю, он прав…
Вот и все. Можно долго и даже успешно обманывать себя, однако обман не бывает вечным. Однажды приходит пора для сокрушительной и безжалостной стервы – правды. Ник старательно, очень искусно ее избегал, не замечая очевидного, игнорируя реальное. А неизбежная реальность состояла в том, что записи, которую он самонадеянно считал, вернее, заставлял себя считать современной, было почти двадцать лет, она чуть-чуть не дотягивала до страшного юбилея… Уже очень скоро наступит день, называвшийся с легкой дядиной руки Праздником общей беды. И праздник отмерит двадцатилетний рубеж между тем, что только что услышал Ник, и настоящим днем.
Спустя столько времени он стал свидетелем мировой Катастрофы, пережил ее вместе со своей ровесницей, замечательной девушкой Эль. Жаль, что ровесничество это разнесено на целую жизнь…
Несвоевременные мысли. С той стороны диктофона в ужасных страданиях умирала родная планета, а он думает лишь о том, что между ним и Эль разверзлась непреодолимая пропасть длиною не в расстояние, все гораздо хуже – во времени!
Всемирная Катастрофа. Она не могла не поразить его. Чудовищный апокалипсис, посекший судьбы целых народов и государств в мелкую щепу, перемоловший великую людскую цивилизацию в порошок… Однако Катастрофа давно стала частью реальности, история, рассказанная стариками на тысячу разных голосов, слилась в неразборчивый гул из неясных полуснов-полувоспоминаний – как ни цинично звучит, – беда стала чужой. Он – дитя эпохи Атома, ему не дано ощутить сопричастность с болью, с невосполнимой потерей людей прошлого. Чужая беда.
Сегодня он слышал Смерть. Не рассказы о Ней, а Ее саму, голос и дыхание. Прижавшись ухом к диктофону – замочной скважине в ушедшее, он подслушал ее безумный хохот, ее утробное, вечно голодное урчание, подслушал, как она чавкала, пережевывая миллиарды ни в чем не повинных душ… Он не мог не ощутить опустошение и холод. И он ощутил. В полной мере.
Вот только у Вселенской Беды оказался привкус терпкой горечи, остающейся после расставания с той, которую уже не суждено встретить никогда. Двадцатилетнюю Эль…
– Здравствуй, Никита, – Буйно пристально посмотрел на молодого человека. – Надоело начинать каждую встречу с дежурной фразы, но ты, как обычно, выглядишь донельзя хреново. И даже хуже. Раны мучают?
Ник отрицательно мотнул головой:
– Нет, Дмитрий Борисович, с ранами все нормально, заживают потихоньку, не волнуйтесь. Скоро оклемаюсь, обещаю.
– Ловлю на слове. Так и будем стоять на пороге или все же пригласишь внутрь?
– Да, конечно, проходите, – юноша отодвинулся с прохода, пропуская в магазин высокого гостя. – Чай будете?
– Чего ж не буду, буду. Угощай, коль не жалко.
– Для хорошего человека ничего не жалко. Особенно мерзкого чая.
Покончив с приветствиями и наполнив две глубокие чашки дежурным напитком, быстро перешли к делу.
– Дмитрий Борисович, я хотел поговорить о дяде. После его смерти вы намекали относительно нашего семейного бизнеса, настоящего, имею в виду. Однако в тот момент я не был готов обсуждать столь щекотливые темы. Слишком уж…
Буйно понимающе кивнул:
– Теперь готов?
– Теперь сгораю от нетерпения, – без тени улыбки произнес Ник.
– Что конкретно тебя интересует? – а вот Дмитрий Борисович усмешки не сдержал.
– Машина и схрон с оружием.
– Ого! – начстанции выглядел удивленным. – Бьешь не в бровь, а сразу в глаз! Откуда про машину узнал?
– Я вообще исключительно догадливый мальчик…
Буйно буравил его взглядом, но юноша больше ничего объяснять не собирался.
– Ну, хорошо, – Борисыч сдался. – Машина действительно есть.
– Где она?
– Шустрый какой… Машина есть, но мы не можем ее завести, там какой-то хитрый иммобилайзер. Твой дядя умел подстраховываться.
– Где она? – Ник продолжал гнуть свою линию. Дядина «страховка» в виде ключа спокойно дожидалась своего часа в кармане брюк.
– Здесь, на станции.
– Под землей?! – брови у юноши поползли вверх.
Его реакцией старый лис явно остался доволен, уголки губ еле заметно дернулись, намекая на ухмылку:
– Скорее, между подземельем и поверхностью. Она, скажем так, припаркована у самого выхода наружу – за гермой, в переходе.
– Но почему о ней никто не знает? – в голосе Никита послышалось недоверие.
– Ошибаешься, молодой человек. Кому надо, те знают. Другое дело, что тем, «кому не надо», они не расскажут. Проверенные сталкеры, умеющие держать язык за зубами.
– Я могу забрать свою машину? – с нажимом спросил Ник.
– Мешать тебе никто не будет, – немного подумав, ответил Дмитрий Борисович. – Твои права никто не оспаривает. Кстати о правах: ты водить-то умеешь?
Сдерживая раздражение, Никита произнес с каменным лицом:
– Чтобы владеть, не обязательно уметь использовать.
– Не обязательно, но очень желательно, – казалось, Буйно подначивает его.
Впрочем, юноша был не в настроении поддаваться на чужие провокации. Дело прежде всего, потому он предпочел издевку «не заметить».
– С машиной разобрались. А что с оружием, где тайник?
– Ты плохо понимаешь суть взаимоотношений – я говорю про твоего дядю и станцию. Шура любил Донскую – это факт. Сделанное им для всех нас… – Борисыч допил чай и отставил пустую кружку. Ник заметил, что начстанции мучительно подбирает слова. – Он настоящий герой, которому Дон обязан и жизнью, и благосостоянием. Без дураков. Но при всем при этом твой дядя оставался бизнесменом до мозга костей. Он многое делал для станции, но при этом не хотел зависеть от нее или, того хуже, стать нахлебником. Он зарабатывал сам и давал зарабатывать нам – вот его формула.
– Дмитрий Борисович, я действительно плохо понимаю, как это связано с…
– Тайной схрона, вернее, его местоположения, он не собирался ни с кем делиться. «Монополия на товар – основа процветания». Его слова. Шура доверял мне, прекрасно знал, что на Донской его никто и никогда не обманет, но предпочитал все нити держать в своих руках. Да что я тебе рассказываю, сам прекрасно знаешь.
– Получается, что не очень-то и знаю, – Ник сокрушенно развел руками. – О родном человеке узнаю, уж извините за прямоту, от третьих лиц.
– Не извиняйся, все правильно, Шура в делах был до ужаса скрытен и точно так же щепетилен. Потому и берег тебя от… не совсем законных операций, назовем это так. Не сомневаюсь, со временем он передал бы бразды правления в твои руки, но именно времени нам всем и не хватило.
Никита всем пятерней прошелся по волосам, яростно расчесывая затылок. И произнес разочарованно: