— Зуб… зуб… наверное, — задумался Кучер, — четверочка, верхний справа?
— Точно, — сказал Потапчук. — Ну и память у тебя, Яков Наумович!
— На что не жалуюсь, так на память. А вот все остальное… На женщин уже только смотрю. — Потапчук хмыкнул в трубку, услышал такой же смешок старого стоматолога. — Какие проблемы? Подъезжайте, Федор Филиппович, прямо сейчас.
— Прямо сейчас не могу, а вот если это возможно, во второй половине дня — с удовольствием.
— Удовольствия большого я не гарантирую, но принять приму. Даже коньяка могу налить, мне тут по случаю привезли французского две бутылки, а я люблю армянский.
— Вот с ним и приеду.
— Смотри, Федор Филиппович, тебе видней. А твоя супруга как?
— На даче она сидит, говорит, Москва ей до такой степени осточертела, что жить здесь может только зимой, когда туристы уезжают, а дачу снегом заметает.
— Поклон ей от старого эскулапа, пожалуйста.
— Будет сделано, Яков Наумович. Скажи адрес, куда ехать.
— Все туда же.
— Что, прямо возле дома?
— Да, вот туда и приезжайте. Может, подождать придется минут пятнадцать, но за это, надеюсь, ты на меня не обидишься?
— Нет, не обижусь.
— Сильно болит?
— Изрядно дергает.
— На что — на холодный воздух, горячий чай?
— Нерв открылся.
— Зуб уже тогда был не очень, на ладан дышал. Я тебе предлагал, да ты заупрямился, сказал, пока не болит, зачем его лечить.
— Все, давай, до встречи.
— Фаина рукой машет, привет тебе шлет.
— Поцелуй за меня свою красавицу.
— Будет сделано.
Генерал положил трубку, потер щеку, выбритую, как у молодого офицера перед свиданием.
С Яковом Наумовичем Кучером Потапчук познакомился лет двадцать пять назад. Тогда стоматолог проходил по делу, связанному с торговлей золотом — монетами, слитками и коронками. Яков Наумович помог тогда генералу Потапчуку раскрыть довольно запутанное дело. Стоматолога оклеветали, и генерал Потапчук, тогда еще майор КГБ, помог ему сохранить свою репутацию честного врача, не скупающего золото и не торгующего им. Они подружились. Генерал помог устроиться Якову Наумовичу в клинику КГБ. Федор Филиппович всегда относился с почтением и нескрываемым уважением ко всем мастерам своего дела. И не важно, врач это или хирург, летчик, водитель, сантехник, сталевар, — главное, чтобы ты был мастер.
А стоматолог, приехавший в Москву из города Витебска, был самым что ни на есть профи своего дела. Сейчас таких мастеров уже нет, сейчас у всех узкая специализация — один рвет, второй пломбирует, третий лечит, четвертый протезирует, пятый снимает форму, шестой отливает… — в общем, бесконечный поток, в котором никто не отвечает за конечный результат.
Яков Наумович был не таким, он все делал сам — от первого осмотра до последнего. Он сам вырывал, сам пломбировал и сам лечил. Только отливкой коронок занимались другие мастера, такие же спецы, как и сам Яков Наумович. Поэтому и ходили к нему на прием лишь самые-самые: артисты театров, кинозвезды, дипломаты, генералы — в общем, богатые люди, те, кто мог себе позволить лечиться у такого мастера. Ведь искусство, как известно, стоит дорого, хотя, на первый взгляд, подлинное искусство от подделки отличается не очень сильно. Но пломбы, поставленные Яковом Кучером, стояли во рту по двадцать-тридцать лет.
Однажды, когда три года назад генерал Потапчук оказался в кресле у своего приятеля-стоматолога, тот, восхищенно причмокнув, игриво воскликнул:
— Кто это вам так чудненько эти пломбочки сделал?
— Как это кто, — возмущенно воскликнул Потапчук, — да вы же сами мне и сделали!
— Здорово! Сейчас я бы уже так не смог, тонкая работа! — разыграл удивление Кучер.
Сейчас эти воспоминания перемешивались с резкой, острой болью, и генерал Потапчук то морщился, то улыбался, когда боль отступала.
— Макс Фурье… по-моему, это тот журналист, о котором говорил Глеб. Французский журналист со «Славянского базара». Со «Славянского базара»… О, какое совпадение, — вдруг поймал себя генерал Потапчук, — «Славянский базар» проходил в Витебске, а Яков Наумович тоже из Витебска. Странно все в жизни перекрещивается, цепляется одно за другое. Сколько же мне еще терпеть? — Потапчук посмотрел на часы. — До двух надо продержаться, а затем поеду к Якову Наумовичу, и он избавит меня от гнусной боли.
Ни утреннего чая, ни кофе генералу не хотелось. Единственное, что немного снимало боль, так это курение. И Потапчук курил сигарету за сигаретой. Когда в кабинет вошел помощник, Потапчук сидел в клубах дыма, мрачный и нахохлившийся.
Майор удивился, поприветствовав шефа, поинтересовался:
— Что-нибудь непредвиденное случилось?
— Зубная боль, дорогой ты мой, всегда непредвиденная. Это как понос — появляется неожиданно.
Майор от шутки генерала улыбнулся и во рту языком ощупал свои зубы, они у него были в прекрасном состоянии.
— В одиннадцать у вас совещание.
— Да, знаю я о нем, — махнул рукой Потапчук. — Забери бумаги. Я все выправил, так что можешь отдавать в печать. И формулировки, пожалуйста, более корректные, а то пишешь, как агроном: столько-то посадили, столько-то убрали. Так нельзя, майор, бумаги наверх пойдут. Либерально выражаться следует. Времена теперь другие. Надеюсь, ты меня понимаешь?
— Так точно! — сказал майор, взял бумаги со стола генерала, чихнул от сигаретного дыма и покинул кабинет.
За час до совещания зазвенел телефон. Генерал взглянул на аппарат и понял, что не взять трубку он не имеет права.
— Потапчук слушает, — морщась от боли, выдавил из себя генерал, стараясь произносить слова бодрым голосом.
Звонил заместитель директора, генерал-лейтенант:
— Федор Филлипович, зайди ко мне срочно, — после дежурного приветствия сказал замдиректора.
Потапчук выбрался из-за стола, взглянул на свое отражение в зеркале, поправил серый галстук, потуже затянул узел, потер припухшую щеку и подумал: «Если она начнет пухнуть таким же темпами, то к четырем часам появится изрядный флюс».
— Я к замдиректору, — сказал майору генерал, проходя через приемную.
Воспаленный нерв в больном зубе уже реагировал не только на холодный воздух, но даже на движение, и генерал старался ступать мягко, словно шел по скользкой поверхности, а не по ковру, устилавшему длинный коридор. Он поднялся этажом выше, на ходу кивая знакомым, но ни с кем не задерживаясь для разговора. Он оказался в приемной и сразу же прошел в кабинет генерал-лейтенанта Огурцова.
Замдиректора ФСБ сидел за столом. Когда генерал Потапчук вошел, он поднял голову от бумаг и выключил компьютер.