В чем-то он был прав. Отдавать приказы женщинам Аргамакову не приходилось. Однако командиром отряда был он, значит, и ответственным за все, что в нем происходит. Раз уступишь кому-то с самыми добрыми побуждениями, а дальше все покатится по наклонной. Армия держится исключительно на порядке. Убери его – и можно ставить на всей затее крест.
– Говорите, они в тех пролетках? – уточнил Аргамаков у доктора.
– В них. – Барталов даже приподнялся, чтобы убедиться, туда ли указывает командир.
Он был неправ. В пролетках никого не было, кроме возниц. Сами же девушки расположились по повозкам с ранеными и о чем-то беседовали с ними.
Появление полковника прервало беседы. Кто-то из девушек невольно сжался, будто их здесь нет, кто-то улыбнулся смущенно, мол, так получилось, а одна взглянула на Аргамакова с открытым вызовом, безмолвно говоря: я тут делаю свое дело, а вы занимайтесь своим. Всем будет лучше.
Останавливать отряд полковник не собирался, повторять распоряжение дважды – тем более.
– Так. Всем собраться в одном месте, – коротко, не здороваясь, бросил Аргамаков.
Весь его вид показывал, что, как «сестрички» выполнят команду, его ни в малейшей степени не касается. Хоть бегом, хоть полетом. Приказ отдан, извольте выполнять.
– Позвольте спросить, каким образом? – холодно поинтересовалась ближайшая из девушек, та самая, что перед этим смотрела с вызовом.
Как же ее звали? Кажется, Елена.
Посаженный на подводы отряд передвигался ходкой рысью, и не отстать, сойдя на землю, можно было только бегом.
– Любым, не прерывающим порядок движения, – не менее холодно пояснил полковник.
Чуть позади него привычно ухмылялся в усы Дзелковский, с неприкрытым интересом наблюдал, как его воспитанницы выйдут из создавшегося по их же вине положения.
Собственные пролетки девушек были чуть впереди. Сзади шли повозки обоза, нагруженные так, что поместиться на какой-нибудь из них нечего было и думать.
Надо отдать доброволицам должное: осознав, что поблажки не будет, они почти без колебаний спрыгнули на дорогу и побежали вперед.
Бежали они так, как обычно бегут все женщины: прижав локти к бокам и для чего-то раздвинув руки в стороны. Вдобавок им здорово мешали юбки, явно не приспособленные для такого способа передвижения. Да и то, станет ли порядочная девушка бежать сломя голову на глазах мужчин?
Но бежали, старательно отыгрывали расстояние, даже Мария, оказавшаяся на свою беду дальше всех от вожделенной пролетки. Не сразу, однако догнали экипаж и, помогая друг другу, сумели забраться в него на ходу.
Возница вошел в положение девушек, попытался чуть сбавить ход, однако Аргамаков взглянул на него так, что бедолага враз оставил свои намерения. Он бы еще и коней подхлестнул, да передние не позволяли.
Пятеро девушек кое-как разместились в одном экипаже и долго глотали воздух, пытаясь отдышаться после трудной пробежки.
Аргамаков терпеливо ждал. Ехал вровень, временами поглядывал на пополнение, холодно, без тени эмоций.
– И что вы хотели сообщить нам, господин полковник? – спросила Елена.
Ее дыхание еще не восстановилось полностью, и от этого голос поневоле прерывался.
– Для начала такой малозначительный факт, что данным отрядом командую я, и потому решения о зачислении принимаются мною, – Аргамаков говорил негромко, не желал ставить девушек в еще более неудобное положение. – Никакая самодеятельность недопустима. Тем более – обман. Готов признать ваш благородный порыв, однако какое благородство может заключать ложь?
– Смею напомнить, мы просили взять нас с собой, – отчеканила Елена.
В отличие от своих покрасневших подруг, девушка побелела, и белизна лица еще более подчеркивалась темным дорожным платьем.
Видно, в отсутствие Ольги она стала старшей в группе. Остальные молчали, давая ей возможность объясняться с начальством.
– И вам в том было отказано, – напомнил Аргамаков. – С подробным объяснением причин, по которым ваше присутствие в отряде невозможно.
– Мы сочли причины неубедительными, – с вызовом произнесла Елена. – Все они сводились к тому, что отряд постоянно рискует погибнуть. Лишь непонятно, почему все они, – девушка сделала рукой полукруг, – имеют на это даже не право, а обязанность, мы же этого лишены. Они согласились добровольно, мы – тоже. Так какое право вы имеете отказывать нам? В чем разница? Дмитрию Андреевичу вы почему-то не отказали.
Дзелковский невольно отвернулся, не в силах сдержать направленный на него взгляд гневных девичьих глаз.
– Дмитрий Андреевич – офицер, – отрезал Аргамаков.
Он ждал каких-нибудь уничижительных замечаний, однако так далеко Елена не могла пойти даже в крайней запальчивости.
– А перевязывать офицеров не надо? – вместо этого спросила она. – Я уже не говорю, что Дмитрий Андреевич сам научил нас стрелять и хвалил наши успехи. Или не так, дядя Дмитрий?
Поручик выглядел смущенным. Возможно, он уже раскаивался, что занялся обучением своих воспитанниц. Он-то имел в виду, что в нынешнее беспокойное время у них будет хоть какой-то шанс выжить, отбиться от расплодившихся бандитов. То, что девушки вместо этого воспылают желанием наводить порядок, у Дзелковского тогда и в мыслях не было. Куда им, когда здоровенные мужики вокруг предпочитают закрывать глаза, словно происходящее их отнюдь не касается?
Это – в лучшем случае. В худшем – сами начинают промышлять разбоем, позабыв былую присягу, Бога и совесть.
– Умение стрелять – это еще не все, милые мои девушки, – выдавил из себя Дзелковский.
– Только не надо говорить, что с той стороны тоже стреляют, – отмахнулась Елена.
– И попадают при случае, – голос поручика окреп. – А вы – как это поделикатнее сказать? – не мужчины. У вас другая доля на земле. И еще вы никогда не задумывались о главном. Надо уметь не только стрелять, а уметь подчиняться.
– Мы будем, – ответила за Елену Мария.
– Видно, – довольно резко произнес Аргамаков.
– Нет, мы вправду…
Губы полковника тронула легкая улыбка.
– Так. Тогда дайте слово.
И, как только оно было дано, не терпящим возражений тоном объявил:
– Слушайте приказ. До Смоленска вы идете с отрядом. Там, если хотите, устраиваетесь в госпиталь. Не хотите – выбираете другое дело по душе. Или не выбираете никакого. На ваше полное и совершенное усмотрение.
В ответ раздался возмущенный гул голосов, обвиняющий полковника в коварстве.
– Вы дали слово, – напомнил Аргамаков и, не слушая дальше, дал шпоры коню.
Он обогнал большую часть колонны и лишь тогда повернулся к Дзелковскому и с чувством сказал:
– В следующий раз беседовать будете сами, господин поручик.