– Благодарим вас за помощь, Ольга Васильевна. – Раден галантно склонил голову. Барону очень хотелось поцеловать на прощание прелестную ручку, однако девушка ощущала себя амазонкой и подобных нежностей не признавала.
– Честь имеем! – Гусары дружно щелкнули шпорами, проводили взглядами удаляющийся автомобиль и с невозмутимым видом направились сквозь толпу.
Никакой субординации солдаты не признавали. Порой перед офицерами расступались, порой – демонстративно продолжали стоять на пути, словно напрашиваясь на скандал. Однако большего себе пока никто не позволял.
Не могли ничего себе позволить и гусары. Молча обходили стоявших, как будто те были не людьми, а статуями, на редкие же реплики о золотопогонниках старались не обращать внимания.
У самого входа в вольной позе расположились четверо солдат, которых можно было принять за часовых, если бы они хоть удосужились спросить приезжих о цели визита.
Не спросили. Вообще создавалось впечатление, что любое требование уставов собравшие игнорировали изначально, даже не понимая, что подобное игнорирование лишает их пребывание здесь малейшего смысла.
Войти в резиденцию правительства оказалось до смешного просто. К сожалению, того же нельзя было сказать о кабинете Всесвятского. Не потому, что туда не пускали. Напротив, народу в приемной было полно. Несколько дам разнообразного возраста и положения, много хорошо и плохо одетых мужчин, пара вездесущих солдат, – что называется, представители всех сословий. Не было лишь самого Всесвятского, и о его местонахождении не мог ответить даже сидевший тут же секретарь в полувоенном френче земгусара.
Вид у секретаря был чуть усталый и бесконечно высокомерный, на офицеров он посмотрел откровенно брезгливо, как на париев общества, и обычно спокойный Сухтелен взорвался.
Нет, он не стал кричать, но в тоне подполковника было столько льда, что было ясно: сидящего перед ним штатского к роду людскому офицер не относит:
– Доложите господину Всесвятскому, что прибыли квартирьеры Особой бригады Русской армии по вопросу размещения войск в вашем городе.
Вряд ли на секретаря подействовал тон. Он считал себя чем-то наподобие привратника у врат рая и на чужие мнения и чувства смотрел свысока. Зато само известие…
Внезапный взрыв бомбы прямо в кабинете наверняка испугал бы лощеного секретаря меньше, чем безобидное сообщение о приходе регулярной воинской части. Пусть форма квартирьеров не блистала свежестью и не во всем соответствовала строгим правилам, однако золото погон и ордена напоминали о прошлом. О тех временах, когда страна была страной, власть – властью и на ее страже бессменными часовыми стояли точно такие же люди в военной форме.
Лицо секретаря дернулось. Высокомерное выражение сменилось мгновенным испугом, последний – угодливым подобострастием.
– Извините, господа… – Секретарь торопливо вскочил. – Первого гражданина правительства в данный момент нет на месте. Я приложу все усилия, чтобы разыскать его как можно быстрее. Вы пока располагайтесь, чувствуйте себя как дома…
Земгусара словно унесло налетевшим ветром. Миг – и его не стало в кабинете, лишь издалека донесся его голос, но к кому он обращался и что говорил, офицеры понять не успели.
– Располагайтесь, барон. – Сухтелен указал на пару свободных стульев.
Офицеры сняли с плеч винтовки и присели среди всеобщего молчания присутствующих.
– Прошу прощения, господа! – Какой-то пожилой мужчина в хорошем костюме привстал со своего места и приблизился к гусарам. – Это правда?
Сухтелен холодно посмотрел на человека, сомневающегося в слове русского офицера. С его уст было готово сорваться язвительное замечание, и только робкое выражение на лице мужчины, словно тому очень хотелось удостовериться в прозвучавшем, остановило подполковника.
– Да, – коротко ответил Сухтелен.
– Слава Богу! – Мужчина размашисто перекрестился. – Еще раз прошу простить меня за некоторую назойливость, однако прошу не побрезговать и пожаловать ко мне в гости. Мои домашние будут чрезвычайно рады приветствовать в вашем лице нашу доблестную армию, которая всегда готова прийти на помощь добропорядочным гражданам.
Он хотел представиться, однако этому помешали остальные.
Людей словно прорвало. Спрашивали об отряде, его целях, о том, что, может, все возвращается на круги своя, тоже звали в гости, говорили о родственниках, служивших в армии, и все это одновременно, мешая друг другу.
Конечно, не все. Кое-кто, напротив, молчал, и в этом молчании чувствовался затаенный страх людей, что-то приобретших на волне всеобщего хаоса, а то и успевших что-то натворить среди такого же всеобщего беззакония.
Офицеры отвечали, как могли. Ни один из них ничего не сказал о численности отряда, но все коротко описывали царившее повсюду зверство, рассказывали об уничтожении городов и деревень, говорили о необходимости как можно скорее навести на земле твердый порядок.
Люди ужасались услышанному, соглашались, что так дальше быть не может, а кто-то пытался жаловаться в ответ, сообщая о тревожной обстановке последнего дня, об убийствах, которые совершались по ночам, об отсутствии уверенности в прочности власти.
Другие возражали, говорили, что это неизбежные издержки, а частью – и пустые слухи, на деле же все не так плохо, и, несомненно, будет лучше. Главное, что пала вековая тирания, и уж теперь они сумеют наладить свободную жизнь, просто для этого нужно время.
– Какое время? – едва не вспылил Раден. – На вас прет банда, после которой остаются только трупы! Пока вы разглагольствуете о свободе, другие благодаря этой же свободе действуют!
– Правительство не допустит… – довольно неуверенно отозвался кто-то. – У нас есть солдаты, они сумеют постоять за революцию.
Этого Раден выдержать не мог. Он демонстративно плюнул на пол и отвернулся от говорившего.
И было в этих простых действиях столько презрения, что в приемной вновь на некоторое время воцарилась тишина.
– Скажите… – прервала ее одна из женщин, но в этот момент дверь в коридор отворилась и в приемную в сопровождении давешнего секретаря вошел полноватый мужчина.
Холеное лицо никогда не знавшего невзгод человека лучилось самодовольством, и лишь в глубине глаз таилась тревога. Словно мужчина знал себе цену, но был не до конца уверен, согласятся ли с этим другие.
– Первый гражданин Смоленской губернской демократической республики Всесвятский, – представился мужчина и кивнул офицерам на дверь в кабинет. – Прошу, господа.
Перед словом «господа» Всесвятский невольно запнулся. Похоже, несколько отвык от данной формы обращения, но назвать офицеров гражданами все-таки не решился.
Кабинет оказался большим, под стать министерскому, соответствующе обставленным, и для полного подобия не хватало лишь официального портрета на стене. Но кого мог повесить правитель новоявленной республики? Не себя же! Хотя, глядя на Всесвятского, офицеры отнюдь не удивились бы этому.