Плюс – полное незнание языка и местных правил. Тут сразу поневоле обратят на вас внимание. Вся разница – что положено по местным законам за подобную попытку вторжения.
По той же причине весьма проблематично взглянуть одним глазком на столицу, или какой иной город. Я уже не говорю, о каких-то покупках, когда нам до сих пор не сообщили, есть ли здесь деньги, или какое иное средство, по которым граждане получают причитающиеся им блага. Однако порою людям свойственно терять голову, и в этот момент не думается обо всех последствиях, равно как и о том, что выигрыша не будет даже при самом благоприятном раскладе.
Самое обидное – из-за двух идиотов теперь может пострадать весь полк. Особисты теперь поневоле утроят бдительность, и все наши возможные увольнительные легко накроются медным тазом. В итоге весь иной мир для нас рискует сузиться до все тех же осточертевших кишлаков, да прочих прелестей, которых нам хватало без всяких переносов.
В этом смысле я и сделал объявление своей роте. С пояснениями, как и почему, и с напоминанием о присяге.
Бойцы, надеюсь, поняли. Мне было жаль этих славных ребят, чье положение здесь было еще хуже нашего. Если по части вырваться в увольнительную, наши шансы были почти одинаковыми, то в остальном нас ждала все та же война, а у них не было ни малейшей отдушины. Мы хоть самогон могли гнать. Они же были лишены даже чарса, последней крохотной радости солдата.
Нет, я не одобрял подобного рода расслаблений, но как и все мои товарищи понимал другое: в нечеловеческих условиях человеку необходима хоть какая-то разрядка, иначе крыша просто поедет. Потому и смотрел на некоторые проделки сквозь пальцы, лишь бы они не влияли на службу.
Могли бы хоть наркомовские ввести, а то получается какой-то абсурд: жизнь за родину ты отдать обязан, но выпить при этом – ни-ни. Разве, сумеешь прикупить у местных целлофановый пакет шаропа, куда вмещается ровно стакан откровенной гадости.
Но дай солдату поблажку, и он сядет тебе на шею. Поэтому я был вынужден не обращать внимания, и в то же время пресекать, едва бойцы наглели и пересекали определенную грань.
– Все понятно?
– Товарищ старший лейтенант, так будут увольнительные, или нет?
– Думаю – да. Если больше не будете повторять откровенные глупости, – сам я был в том не уверен, однако хотелось как-то поддержать людей. Им же скоро в бой, хотя они еще и не знают.
Или – знают? Солдатский телеграф разносит подобное быстро.
– Все. Разойтись! Отбой!
Я машинально взглянул на часы. Спать оставалось минут восемьдесят.
Черт бы побрал этих беглецов!
57
Последующие дни были плотно заняты делами. Даже находись ученые в лагере, не знаю, удалось бы найти время для визита к Дарье, или сил, чтобы пожалеть перед сном о невозможности встречи?
Насчет сил – преувеличение. Мы еще сидели по ночам, болтали о том, о сем, строили догадки…
Вечером третьего дня было последнее совещание у полкача.
– Мы до сих пор не знаем точного состава банды и ее вооружение, – подполковник едва удержался, чтобы не матюкнуться в адрес нынешних друзей, которые мало того, спихнули на нас свои проблемы, но даже разведки провести не удосужились. – Однако минная опасность существует. Потому соблюдать крайнюю осторожность. Правительство Элосты официально сообщило – его подданных в городе быть не может, и все, кого мы там обнаружим, являются врагами. Желательно захватить пленных, однако в первую очередь – беречь своих людей. Прочесывание вести пешим порядком, взаимно прикрывая друг друга. При сопротивлении вызывать огонь. Постоянно держать связь. Не пропускать ни одного дома. Районы действия рот…
Я старательно отметил на карте свой участок. Хорош он или плох, сказать было невозможно. Тут уж что досталось…
– Корректировщики, – полкач переглянулся с начартом и принялся перечислять, кто из артиллеристов и с кем пойдет в город.
Мне опять выпало идти вместе с Тенсино, чему я был только рад. Всегда приятно иметь рядом доброго приятеля, тем более – когда убежден в его профессиональных качествах.
– Авианаводчики…
Мне вновь повезло. Со мной шел Долгушин, уже знакомый по предыдущей вылазке.
– Медицина… – поворот к полковому эскулапу, а далее перечень фельдшеров, идущих с нами, и определение места, где будет развернут полковой медпункт.
Никакой самодеятельности. Все должно быть учтено и предусмотрено. Вплоть до доставки возможных раненых и пополнения боекомплекта, если в последнем возникнет нужда.
– Я прекрасно знаю манеру некоторых товарищей офицеров смотреть сквозь пальцы на средства защиты, – подполковник обвел зал суровым взором. – Так вот. Довожу до вашего сведения: если в горах это терпимо, то здесь приказываю каждому офицеру и прапорщику лично проследить, чтобы каждый боец был в бронежилете и каске. Ничего с ними не случится. Потаскают, может, кому жизнь спасет. Приказ понят? И чтобы сами не бравировали, а показывали солдатикам пример! Наши ученые в заботе о людях…
Достаточно было приказа, но полкач распинался еще добрых пять минут, и сидящий рядом со мной Плужников стал откровенно подремывать. От дяди Саши слегка попахивало брагой, но к этому все настолько привыкли, что махнули на сапера рукой. Главное – он делал дело, да и дело его было из самых опасных.
Николаич замолк и покосился на свой штаб: не забыл ли он чего? Замполит принялся что-то шептать, и полкач кивнул.
– Теперь политработники. Комсорг пойдет с первым батальоном.
– Я всегда хожу с первым батальоном, товарищ подполковник! – бодро и ни к месту вскочил подтянутый капитан.
– Молодец, дурак! – откликнулся на весь зал дядя Саша.
Все рассмеялись.
– Капитан Плужников! – вынужден был отреагировать полкач. – Еще одно замечание, и я вынужден буду объявить вам выговор с занесением в личное дело!
Он явно хотел сказать – выгоню вас с совещания, однако саперам в грядущем деле была отведена не последняя роль.
– Пропагандист пойдет со вторым батальоном, – Николаич опасливо покосился на дядю Сашу, но тот лишь обижено сопел.
– Парторг останется на КП полка, – уже увереннее закончил полкач. – Какие-нибудь вопросы есть, товарищи офицеры?
Легкий гомон известил, что всем все ясно. По крайней мере, в части планирования и распределения ролей.
– Разрешите, товарищ подполковник? – встал дядя Саша.
– Слушаю вас, товарищ капитан.
– Товарищ подполковник, – Плужников всем своим видом изображал смертельную обиду. – Я не понял, почему всем дополнительно дали политработников, а мне нет? Чем я хуже остальных? Мне как раз идейный человек нужен на первую машину.
Первая машина шла с противоминным тралом, и каждая мина на дороге была ее.