Горожане, правда втихаря, прозвали его Красным Давидом. Не то за частенько краснеющие глаза, не то за пролитую отрядом Давида кровь так называемых контрреволюционеров.
– Рассказывай, – не здороваясь, предложил Шнайдер.
– Сорвалось, – вздохнул в ответ капитан.
Виноватым себя он не чувствовал, однако смущенным отчасти был.
Как же так: у него – и вдруг что-то не получилось!
– Как – сорвалось? – Красный Давид явно не ожидал подобного ответа.
Яшка же смотрел молча. Мол, говори, не тяни.
– Да все этот одноглазый. У меня все шло как положено, еще бы немного, и все было бы в полном ажуре, а тут судьба занесла к Ольге кавалериста. И что при нем прикажете делать? Уставился на меня своим глазом, словно дырку просверлить хотел. Вот и пришлось покидать дом, не сделав дело.
– Одноглазый, говоришь? – переспросил Шнайдер. – Это какой? Тот, что с самого начала в Смоленск приперся вместе с сумасшедшим полковником? Или подполковником? А у одноглазого еще звание это… Как оно? Барон, вот.
И хоть Либченко был заодно с революционерами, он едва удержал вполне понятную усмешку при такой путанице званий и титулов.
Капитану-то в голову вбили эту немудреную премудрость, когда он был юнкером.
– Он самый. Вечером, насколько я понял, из Рудни приехал. Вроде бы у них там схватка с местными получилась.
– С местными, это здорово! Значит, не любит простой народ офицеров. Ох, не любит! Надо будет помочь освободившемуся населению избавиться от нежданных гостей, – разговаривать, не добавляя политики, Яков не умел.
– Кто победил в Рудне? – спросил Давид.
– Я же сказал: одноглазый оттуда вернулся. Делайте выводы, – отозвался Либченко.
– Не столь важно. Судьба революции решается в Смоленске, а не в окрестностях. Жаль, что тебе не удалось приобщить Ольгу. Эта сучка среди золотопогонников своя. Мы бы через нее исподволь добились бы многого.
Яков закурил и сквозь дым с укоризной посмотрел на не оправдавшего доверия капитана.
– Тебе тоже не удалось справиться с Орловским. Все говорил: свой человек, с его помощью столько сделаем! – перебросил укор Либченко.
– Он когда-то состоял в нашей партии. Кто же знал, что время так меняет людей? Я кое-что заподозрил, даже Верку к нему подсылал, а он ускользнул. Гнида! – К Орловскому Шнайдер теперь относился как к предателю, хотя сам отыскал его перед отправлением и предложил примирение.
– Делать-то что будем? – В отличие от большинства партийных коллег, Давид разглагольствовать не любил и предпочитал действовать.
– Делать? Ну, это просто. Сил на открытое выступление у нас нет. Даже с учетом захваченных нами людей Яниса. Пока была одна школа, еще куда ни шло, но эти… – подобрать определение пришедших бойцов Яков не смог. – Эти в бою будут посильнее нас. Значит, в бой с ними мы ввязываться не станем. Будем действовать против них осторожно, изнутри. Кого-то приобщим, кого-то разложим. Для этого мне и была нужна Ольга. А еще нам потихоньку надо прибрать к рукам правительство. Всесвятский пусть пока остается. До поры, до времени побудет ширмой между нами и царскими опричниками. Но как только офицеры хоть на время покинут город… Короче, есть у меня один план. Только надо подождать удобного случая. – Шнайдер поцокал языком, явно пребывая в восхищении от задуманного, однако сразу принял обычный вид и дальше продолжал сугубо деловым тоном: – А вот Муруленко надо убрать. Он доказал полную неспособность. Ни школу разоружить не смог, ни офицеров поставить на место. Пер на них быком. Никакой гибкости. Запасные все равно его не слушают. Стадо без пастыря. А тут момент подходящий. Можно свалить все на золотопогонников. Мол, у них с Муруленко старые счеты, вот они его и шлепнули. Всех же свободных людей бросим на агитацию и приобщение населения. Пока оно пребывает в радостных чувствах, мол, защитнички объявились и спасли. Надо это чувство стушевать. Внушить, что защитить они защитили, однако взамен потребовали столько…
Остальные понимающе кивнули. Здесь были люди свои, глубоко понимавшие ситуацию. Истинные революционеры, одним словом. Даже Либченко, совсем недавно приобщившийся к делу свободы.
– И еще. Раз не получилось с сучкой, может, получится с кобелем? Пока он в таком состоянии… – Шнайдер цинично усмехнулся.
– Как? – вскинул голову Либченко.
– Вот это мы и подготовим в первую очередь. Главное – не мешкать, действовать быстро, в лучших традициях партии. Он пешком приперся?
– На лошади, вдвоем с каким-то мальчишкой. Я отъезжал, молокосос коней стерег, – поведал капитан.
– Ладно. Вдвоем или нет, это существенной роли не играет…
Сопровождавший Радена солдат и в самом деле был очень молод. Да и не был он никаким солдатом. Один из записавшихся в бригаду гимназистов, сумевший доказать, что владеет лошадью.
Лошадь Калинкин, как звали гимназиста, получил. А заодно – шинель, галифе и гимнастерку. Сапоги у него были свои. Если бы не было, то обмундирование нового бойца могло превратиться в проблему. В бригаде с обувью дела обстояли неважно, хуже, чем с любым другим предметом довольствия.
Еще Калинкин получил карабин и саблю. Ни с тем ни с другим оружием юноша был незнаком. Стрелял из охотничьего ружья, по собственным утверждениям, неплохо стрелял, да и только.
Впрочем, сборке-разборке, заряжанию и прочим элементарным вещам юношу на скорую руку научили. Аргамаков приказал, чтобы новобранцы первым делом осваивали оружие и тактическую подготовку, строевой же занимались в свободное время. А то вдруг завтра бой, а кто-нибудь винтовку в руках не держал!
Записавшиеся в отряд гимназисты винтовки в руках действительно не держали, но отнеслись к делу серьезно. Стрелять им пока не пришлось, так хоть заряжать научились и получили общие представления об устройстве. Теперь хотя бы на курок нажать смогут. То, что вряд ли попадут, – так не в один же день!
И если подобным образом обстояло дело с огнестрельным оружием, то с холодным оно было еще хуже. Саблю Калинкин с гордостью нацепил, а что с ней делать, абсолютно не знал. Это лопухи легко срубать палкой, настоящей же рубке надо учиться долго и настойчиво.
Раден вообще хотел ехать один, но Сухтелен поставил непременным условием – если в город, то не меньше чем вдвоем.
Ну и кого было брать, если во всем только что образованном гусарском эскадроне было лишь два бывалых солдата, совершивших со своими офицерами весь поход, да вахмистр Желтков? Остальные два десятка человек – новички.
Было в их числе четверо пехотных офицеров, решивших сменить род оружия. Только не возьмешь же для личных услуг того, у кого на плечах погоны со звездочками! Желтков и два гусара должны заниматься обучением добровольцев. Вот и получилось, что взять некого. Лишь одного из юношей. Пусть ничего не умеет, так хоть город знает. Калинкин же понравился барону своей юношеской непосредственностью. Да и не бой им предстоял. Так, вечерняя прогулка.