Двое солдат стащили с лошади молодого парня, нависли над ним, и один из нависших вскидывал над упавшим гимназистом винтовку.
Маузер барон носил обычно в левом кармане. Кобура была рассчитана на правую руку, а правый глаз барона после ранения видел очень плохо. С левой же ротмистр всегда стрелял не хуже, а теперь, по необходимости, даже лучше, чем с правой.
Патрон был в стволе, затвор взведен, и Раден немедленно выпустил в каждого из солдат по две пули.
Немного подвел конь. При первых выстрелах он немного дернулся, прицел сместился, и на землю упал лишь один из нападавших.
А может, виноват был и не конь. Темнота, горячка боя, тут легко пустить пули за молоком. Не каждый выстрел несет смерть. Было бы иначе, бои заканчивались бы после первого залпа.
Стрелять дальше Раден не стал. Двое запасных лежали на земле, еще двое сидели и стонали, остальные, позабыв про намерения, теперь со всех ног удирали в темноту. Не враги же, русские люди. Может, одумаются, прекратят безобразия. Стоит ли их безжалостно убивать?
Теперь, не считая чужих раненых, в переулке оставались трое. Сам Раден верхом на коне, поднимающийся с земли Калинкин и неведомая барышня.
– Как? Не ранен? – Может, ротмистр и был в глубине души джентльменом, только долг командира – в первую очередь заботиться о подчиненных.
– Вроде ничего, господин ротмистр, – несколько тягуче отозвался гимназист. Видно, прикидывал, все ли у него цело? – Только сверзился больно.
– Какой же ты гусар, если в седле держаться не научился? – Барон несколько успокоился и теперь обращался с показной грубостью. Не барышня же перед ним, солдат. А раз так, то по пустякам жалеть его не стоит. Эка невидаль, с коня кувыркнуться.
Не будь Калинкин в бригаде первый день, Раден бы его еще и отругал за неловкость.
Раз с подчиненным было все хорошо, то можно узнать, как чувствует себя причина переполоха.
Девушка прижималась к забору, тень в том месте не позволяла разглядеть лица, и Раден направил к ней коня.
По-хамски немного, не без этого, но кавалеристу простительно. Конь ведь – продолжение всадника. Пусть идти тут всего два шага…
Незнакомка вышла из тени. Обе руки были приподняты в попытке запахнуть порванную кофточку, вокруг шеи, несмотря на погоду, был обмотан легкий шарф.
– Это вы, барон?
Голос был с легкой хрипотцой, той, которая способна свести с ума любого мужчину. Было в нем нечто знакомое, уже слышанное, причем совсем недавно.
Лицо, наконец, попало в луч лунного света, и ротмистр удивился в свою очередь.
– Мадемуазель Вера?
Имя пришло на память не сразу. Сколько он видел секретаршу Шнайдера? В общей сложности минуты.
Ночь, школа, бой…
Воспитанный в твердых традициях, ротмистр терпеть не мог ни революционеров, ни либералов. Тех, кто эти традиции отвергает и пытается заменить их догмой. Никаких существенных различий между двумя оппозиционными группами Раден не видел. И те и другие карабкаются к власти, а что они обещают остальному народу – какая разница? Выполнять обещанное никто не будет…
Февральская революция и последующее крушение подтвердили точку зрения барона. Гибель страны одинаково готовили и революционеры, и либералы. Иными словами, что Шнайдер, что Всесвятский не вызывали у Радена ничего, кроме презрения.
Но все-таки дама…
Раден соскочил с седла, галантно щелкнул шпорами.
– Честь имею!
Глаза Веры казались глубокими. Темные от природы да еще в лунной полутьме. Девушка вольно или невольно повернулась так, что свет падал сбоку. Черные волосы разметались, подчеркивая белизну лица.
Невольно возникали ассоциации. Ночь, волосы, разбросанные по подушке… Гусар – не евнух. Мало ли что вспомнится из прошлого!
Вера чуть помедлила, затем левой рукой покрепче стянула расходящиеся полы кофточки, а правую в характерном жесте протянула спасителю.
Сейчас в ней ничего не было от революционерки и сподвижницы гражданина правительства. Всего лишь девушка, попавшая в беду. Довольно хорошенькая девушка…
Помочь даме – это тоже долг каждого настоящего мужчины. Не важно, свободно его сердце или нет.
Раден учтиво приложился губами к протянутой руке. Пахло чистым девичьим телом и какими-то духами. Ну, и чуть-чуть мужским потом. Очевидно, когда грубые солдатские руки лапали помощницу Шнайдера и норовили поскорее добраться до запретных мест.
– Большое спасибо вам. Вы появились так вовремя… Я уже думала, что паду жертвой солдатни…
– Не стоит благодарности, – машинально отозвался Раден.
Ничего особенного в своем поступке он не видел.
– Не скромничайте. Если бы не вы…
Слушать подобное было приятно. Невольно забылось, кто эта девушка. Тем более вела она себя так, как положено в обществе.
– Как вы здесь оказались? Одна в такой поздний час… На улицах небезопасно, – барон говорил, а сам краем глаза следил, как Калинкин поднялся и, чуть приволакивая ногу, подошел к своей лошади.
Ходит – значит, ничего страшного. Дальше одно из двух. Или парнишка сломается, будет бояться каждого куста, или разозлится, поймет, что каждому наглецу надо давать отпор. И, соответственно, будет стараться как можно быстрее овладеть тем, что делает из мужчины солдата.
– Я ходила к подруге и немного задержалась, – с прежним придыханием сообщила девушка.
– Надо было оставаться ночевать.
Ставший безруким солдат все еще тихонько подвывал чуть подальше. Второй же, с раной на голове, пошатываясь, уходил прочь. На судьбу инвалида ему было глубоко наплевать.
– Мне завтра на службу, а отсюда далеко. Да и не думала, что в городе могут пристать.
Упоминание о службе неприятно подействовало на барона. Хотя бы потому, что он считал себя убежденным контрреволюционером. Человеком, для борьбы с которым в правительстве был создан целый отдел.
Вера почувствовала перемену в настроении спасителя и немедленно пояснила:
– Жить на что-то надо. У меня на иждивении мать и младший брат.
– А отец?
– Погиб на фронте. Он, как и вы, был офицером.
– Но все равно. Пойти в такой отдел… – Настроение Радена вновь изменилось. Как-никак, дочь офицера. Пенсии-то сейчас не платят. Тут поневоле будешь искать, на что жить.
– Куда брали. К тому же на этом месте я могу принести ощутимую пользу тем, на кого пало подозрение начальства.
Калинкин подошел чуть ближе и теперь стоял и деликатно ждал, пока ротмистр закончит разговор.
– Позвольте, я вас провожу. – Барон предложил бы это в любом случае, не оставлять же беззащитную девушку в изорванной одежде посреди улицы, но после ее слов у него появилось еще одно оправдание своего поступка.