Кое-кто из правительства был явно доволен случившимся. Муруленко любили далеко не все. Многие втайне желали избавиться от сурового и нелюдимого главкома. Чувствовалась в нем непримиримая ненависть ко всем, кто не разделял его взгляды. Таковых же было немало. Еще хуже отношение к Муруленко стало после нападения банды, которое он не сумел ни предотвратить, ни отбить. Можно говорить что угодно, однако собравшиеся прекрасно сознавали: если бы не неожиданный подход аргамаковской бригады, заседать здесь сегодня им бы не пришлось.
– Вас больше ничего не интересует? Или вы знаете об этом происшествии больше нас? – поинтересовался Яков.
Оба командира запасных частей смотрели на полковника враждебно, как будто последний был виноват в смерти их непосредственного начальника.
– О происшествии я узнал только что от вас, – четко ответил Аргамаков. – Что до остального, я строевой офицер, а не сыскарь. Если вы не нашли убийцу, то помочь вам я ничем не могу. Нашли – его имя мне наверняка ничего не скажет. Учитывая мое недавнее пребывание в городе и отсутствие здесь знакомств. Но подробности меня интересуют. Если вы соблаговолите мне их сообщить.
– Соблаговолю. Еще как соблаговолю, – не предвещающим ничего хорошего тоном произнес Яков. – Все дело в том, что по показаниям свидетелей убийцей был офицер.
Нечто наподобие этого Аргамаков уже успел предположить. Согласно элементарной логике и явно враждебному отношению главы местной политической полиции и горе-помощников Муруленко.
Оказавшиеся в Смоленске офицеры большей частью в бригаду вступать не спешили, не верили, будто такими силами и в такой обстановке можно спасти обезумевшую от свободы страну. Но одно дело – неверие, и совсем другое – месть. Постоянные буйства запасных, убийства ими офицеров неизбежно должны были вызвать ненависть к поощрявшему подобные выходки главнокомандующему. Ненависть, в один прекрасный момент вырвавшуюся наружу.
Да, вреда от случившегося Аргамаков видел гораздо больше, чем пользы.
– Или человек, переодевшийся офицером, – высказал еще один вариант полковник.
– Не думаю. В наши дни многие военные, наоборот, стараются не афишировать свое прошлое. А уж чтобы кто-нибудь самозвано напялил мундир, такого я вообще не представляю. Кому это надо? – возразил Шнайдер.
– Кому – не знаю, а зачем – представить могу. Довольно эффектный ход, дабы пустить следствие по ложному следу. Офицеру, наоборот, как раз-то лучше переодеться в цивильное. Хоть таким способом стать неузнанным.
– А очень может быть, – оживился Всесвятский. – Если вдуматься, то очень неглупый ход как в том, так и в другом случае. Притвориться кем-то другим, сбить всех с толку, а самому сотворить злодейское дело, ставшее в один ряд, не побоюсь этого слова, с казнью декабристов, столыпинским террором и прочими, наиболее гнусными, преступлениями царского режима.
– Скорее, с убийствами губернаторов и других государственных служащих во время многочисленных терактов, – не выдержал Аргамаков. – Учитывая должность Муруленко в правительстве.
Если в первые дни революции ошеломленный внезапной бедой Аргамаков скрывал свои взгляды, то теперь они то и дело вырывались наружу. Не нынешним трепать светлое имя Государя, взваливая на него собственные грехи.
– Это даже сравнивать нельзя, – чуточку заикаясь, возразил кто-то из граждан-правителей, чьего имени и должности полковник не запомнил. – Царские губернаторы были палачами и тиранами, а Муруленко – одним из вождей свободного народа.
– В данный момент это не главное, – прервал коллегу Шнайдер. – Всем нам известно, кто был Муруленко и его вклад в установление народной власти в нашей республике. Об этом мы и так проговорили все утро. Гораздо важнее другое. Кто посмел убить нашего товарища, подняв в его лице руку на завоеванную народом свободу? И мы это обязательно узнаем. Вы, гражданин Аргамаков, можете сколько угодно придумывать разные отговорки, однако факты – упрямая вещь. И эти факты устами свидетелей говорят, что после убийства офицер, а с ним еще один всадник помчались верхом в сторону казарм, где остановилась ваша бригада.
Вот это уже было новостью!
Полковник торопливо прикинул, покидал ли кто расположение части в течение ночи. Судя по рапортам командиров, никто. За исключением дежурного караула на железнодорожном вокзале да припозднившегося с возвращением ротмистра Радена. Сверх того, даже без рапортов Аргамаков был уверен в своих людях. Каждый офицер был просто обязан понимать ситуацию, и предпринимать кардинальные шаги без ведома руководства – такого в бригаде быть не могло.
Пауза затянулась.
– Что скажете, гражданин Аргамаков? – нарушил ее Шнайдер. Как гражданин по борьбе с контрреволюцией и, следовательно, человек, отвечающий за порядок в городе.
– Лишь то, что кто-то старательно вводит вас в заблуждение. Мои люди всю ночь находились в казармах. И, во-вторых, не вижу способа проследить путь двух всадников, по вашим словам, помчавшихся прочь с места убийства. Разве что нестись за ними на коне или автомобиле.
– Так уж и никто не покидал казармы? По крайней мере, двое были в городе с моей секретаршей, о чем она сама рассказала мне. Один из них – барон из вашей бригады. Как же его? Еще фамилия у него не русская. – Шнайдер наморщил лоб в попытке вспомнить.
– Ротмистр фон Раден, – пришел ему на помощь полковник. – Только, надеюсь, ваша секретарша не забыла вам сообщить о том, что эти двое спасли ее от напавшей солдатни?
– У вас неверные сведения, господин полковник. – Нестеренко, бывший писарь, выбранный недавно командиром одного из запасных полков, попытался ожечь Аргамакова взглядом. – Солдаты встретили девушку на улице, решили проводить, и тут налетели ваши люди и без малейшего повода напали на компанию. Двух человек они убили, трех ранили, причем один останется инвалидом, захватили несчастную секретаршу и куда-то увезли. Очевидно, хотели изнасиловать, да только узнали, кто она, и испугались.
– Выбирайте слова, господин писарь, – полковник подчеркнул прежнюю должность Нестеренко. – Мои люди – не насильники и не бандиты. В отличие от ваших. Или вы сейчас извинитесь, или…
Продолжать Аргамаков не стал, но его взгляд был настолько выразительным, что писарь сжался и втянул голову в плечи.
– Что это за история? – заинтересовался Всесвятский. – Яков, раз вы в курсе, что произошло на самом деле? Или, быть может, позовем Веру?
В нем явно проснулся прежний присяжный поверенный.
– Все было так, как рассказал Аргамаков, – признался Шнайдер и повернулся к полковнику: – Только не говорите, что я плету против вас интриги и голословно обвиняю во всех преступлениях. Мы всегда стараемся полностью разобраться в случившемся и встать на защиту правой стороны. Народ не простит, если кто-нибудь пострадает напрасно.
Аргамаков кивнул. Тот факт, что идейный противник принял его сторону, давал ему надежду на примирение перед лицом общей угрозы и совместную работу по спасению родной страны.