– Вы ошибаетесь, мадемуазель, – мягко сказал Бобеш. – Я обещаю вам заботиться о мадемуазель Аделаиде, как о родной сестре. Между Галимафрэ и мной она не рискует ничем, заверяю вас… и мы гордимся этой стихийной дружбой, которой она нас одарила, хотя мы вовсе не достойны ее.
– В любом случае, – добавила м-ль д'Ассельна, с видимой радостью слушавшая эту небольшую речь, – ничто и никто не помешает мне туда вернуться. Первый раз в жизни у меня появилось ощущение, что я в самом деле живу.
На этот раз Марианна, побежденная, промолчала. В самом деле живет? Она, которая была брошена в тюрьму за то, что осмелилась протестовать против развода Наполеона, которая тайно обитала в закоулках особняка д'Ассельна в обществе портрета, которая однажды хотела сжечь этот самый особняк, узнав, что он попал в руки недостойной? Что же она называла жизнью до сих пор?.. И при прощальном объятии ее охватила глубокая печаль.
Догадываясь о мыслях своей подруги, Аркадиус взял ее нежно за руку и прошептал:
– Оставьте ее в покое, Марианна. Она безумно счастлива играть в тайных агентов, и я спрашиваю себя, впрочем, не в этом ли ее призвание. К тому же для вас будет лучше, как и для нее, что она сейчас не вернется сюда. Этот малый прав: никто, даже Фаншон, не подумает искать ее в Театре лилипутов.
– Все это правильно, – вздохнула Марианна, – но мне так будет недоставать ее!
Она рассчитывала на Аделаиду, особенно в предстоящие трудные дни, чтобы следовать ее советам, когда придет момент встречи с кардиналом, если до тех пор не появится Язон, и на ее помощь после рождения ребенка. Почему суждено было так случиться, что ее нежданно-негаданно захватила эта страсть, в которой политика и удовольствие играть комедию, без сомнения, значили меньше, чем обольстительность скомороха? Внутренний голос твердил ей: «Если бы она знала правду, она осталась бы с тобой». Но Марианна не могла сказать ей эту правду, она обещала крестному хранить молчание. И затем, даже если бы Аделаида узнала, что в ней нуждаются, хватило бы у нее мужества сразу отказаться от созданного ею миража: разделить мгновения жизни с молодым, красивым молодцом, который ей так нравился? Нет, надо оставить Аделаиду идти по избранному ею нелепому пути, дать ей возможность самой все испытать. Марианна тут ничего не могла сделать.
С внезапной тяжестью на сердце она услышала, как в ночной тишине стукнула створка главного входа за ушедшими. Ей вдруг стало холодно, и она протянула руки к огню камина. Заполнившую салон тишину нарушало только легкое посапывание Аркадиуса, нюхавшего табак. Он медленно направился к Марианне. Паркет поскрипывал под его шагами.
– Почему вы так волнуетесь, друг мой? – мягко спросил он. – В конце концов, Аделаида рискует только утратой некоторых иллюзий! Смените эту печальную мину! Улыбнитесь мне! Жизнь снова будет полна очарования, вот увидите. Посмотрите на Аделаиду! Она находит счастье в уличном балагане. Кто знает, что для вас приготовило завтра?
Удерживая слезы, Марианне все-таки удалось улыбнуться. Дорогой Аркадиус такой добрый, такой преданный! Ей стало стыдно за свою тайну, которую она в течение месяца вынуждена хранить от него, хотя, по ее мнению, это было лишено всякого смысла. Но что поделаешь, договор есть договор. И она должна играть игру до конца.
– Вы правы, – сказала она ласково. – Пусть Аделаида развлекается, как ей хочется. Раз вы со мной, я не пропаду.
– В добрый час! А теперь идите спать и постарайтесь увидеть хорошие сны.
– Я попытаюсь, друг мой, обязательно попытаюсь.
Они вместе направились к темной в этот час лестнице, и Аркадиус взял со столика канделябр, чтобы посветить. Они едва поднялись до половины, как он неожиданно спросил:
– Да, кстати, куда исчез Гракх? Никто не видел его сегодня, а в конюшне нет Самсона.
Марианна почувствовала, что покраснела до корней волос, и благословила скрывающую ее полутьму, но не смогла помешать голосу выдать ее замешательство.
– Он попросил у меня… разрешения уехать на несколько дней в провинцию… к семье. Он получил дурные известия.
Марианна никогда не умела лгать, так что сейчас это потребовало невероятного усилия. Ей показалось, что Аркадиус тотчас почует ложь. Однако его голос оставался ровным и спокойным, когда он заметил:
– Я не знал, что у него родня в провинции. Я считал, что у него есть только бабушка, прачка в Булони. В какую сторону он поехал?
– В сторону… Нанта, по-моему, – в отчаянии сказала Марианна, не находя ничего другого, кроме такой полуправды, и хоть в этом получив некоторое утешение.
Аркадиус, впрочем, прекратил расспросы, удовольствовавшись «Ах, очень хорошо…» с рассеянным видом, ясно говорившим, что он думал уже о чем-то другом. Дойдя до комнаты Марианны, он учтиво попрощался, пожелал доброй ночи и удалился в свои апартаменты, напевая песенку. Уже давно он не проявлял подобной веселости. Это свидетельствовало о его душевной раскрепощенности, и Марианна, войдя к себе, подумала, что он отныне твердо верит в невозможность для Франсиса вредить им.
Это принесло ей ощущение свободы, совершенно нового спокойствия, и ночью Марианна спала, как дитя, каковым она еще немного оставалась. Что может быть чудесней душевного покоя? И на протяжении трех дней и ночей Марианна всецело наслаждалась им, равно как и приятным ощущением победы над самой собой и над Франсисом.
У нее возникла одна мысль, которую она в эти безоблачные дни нежно лелеяла. Если Блэк Фиш тоже выиграет свою битву, если ему удастся стереть Франсиса с лица земли, аннуляции брака не потребуется. Тревожащей свадьбы – тоже. Она станет вдовой, свободной и, не страшась больше нападений Кранмера, сможет в поисках отца своему ребенку найти менее жестокий выход для ее любви.
Сто раз она готова была взять перо и бумагу, чтобы написать крестному. Но всякий раз ее останавливала невозможность этого. Куда написать? В Савон, где находится папа? Но письмо не дойдет. Оно неминуемо попадет в руки Фуше. Нет, взвесив все, лучше дождаться появления кардинала. Когда он узнает о происшедших переменах, возможно, именно он и предложит новое решение… Как хорошо было мечтать и строить планы, которые не были продиктованы в принудительном порядке.
А утром четвертого дня все это разбилось вдребезги. Удар был нанесен маленькой запиской, аккуратно сложенной и очень тщательно запечатанной, которую Агата принесла нежившейся в постели хозяйке. Чтение ее исторгло из груди молодой женщины крик ужаса и заставило опрометью вскочить. Едва набросив утренний пеньюар, босиком, она помчалась к Жоливалю, который мирно завтракал, читая утреннюю газету. Появление ураганом влетевшей Марианны, смертельно бледной и явно напуганной, заставило его так резко подняться, что стол, за которым он сидел, опрокинулся, в падении увлекая стоявшее на нем блюдо, разлетевшееся на тысячу кусков. Но эта катастрофа в миниатюре не привлекла внимания. Неспособная выговорить хоть слово, Марианна протянула ему записку, затем упала в кресло, сделав знак, чтобы он прочитал ее.