— Вы так полагаете?
Джек понял, что Чарльстон его оценивает. Это напоминало беседу с оппонентами на защите докторской диссертации в университете. Острый, как жало рапиры, ум отца Тима Райли, его дотошные, пытливые вопросы. Сэр Бейзил вел себя мягче, чем суровый, аскетический священник, однако экзамен не становился легче.
— Лев Троцкий не представлял для Сталина никакой угрозы. Его убийство стало следствием сочетания мании преследования и жестокости в чистом виде. Это было личное дело. У Сталина было множество врагов, и он никогда их не прощал. Однако у нынешнего советского руководства не хватит духа пойти на такое.
Чарльстон указал на виднеющийся за толстым стеклом Вестминстерский дворец.
— Мальчик мой, у русских хватило духа убить человека вот на этом самом мосту, меньше пяти лет назад…
— И им поставили это в вину, — напомнил хозяину кабинета Райан.
Тогда вмешались удача и английский врач, знающий свое дело, хотя не было никакого смысла спасать бедняге жизнь. Однако причина смерти все же была установлена, и уличные хулиганы оказались ни при чем.
— И что с того? Вы думаете, русские лишились из-за этой маленькой неприятности сна? — возразил Чарльстон. — А я уверен в обратном.
— И все же, в последнее время русские больше этим не занимаются — по крайней мере, насколько я слышал.
— О да, на такое они решаются только у себя дома, тут я с вами согласен. Вот только Польша для них — свой «дом», находящийся в сфере их влияния.
— Но ведь папа живет в Риме, а Ватикан не находится в сфере их влияния. В конечном счете все сведется к тому, сэр, насколько они будут напуганы. Отец Тим Райли из Джорджтауна, где я защищал докторскую диссертацию, твердил никогда не забывать о том, что все войны начинают напуганные люди. Они боятся войны, но еще больше боятся того, что произойдет, если война не начнется. Итак, как я уже говорил, вопрос сводится к тому, насколько серьезной посчитают угрозу русские и насколько серьезно они к ней отнесутся. Что касается первой части, я с вами согласен. Не думаю, чтобы речь шла о пустых обещаниях. Учитывая характер папы, то, через что ему довелось пройти, его личное мужество — нет, тут не может быть никаких сомнений. Так что угроза реальная. Но остается главный вопрос: как оценить то, насколько серьезной ее посчитают русские…
— Продолжайте, — мягко подтолкнул его директор Службы внешней разведки.
— Если у них хватит ума распознать истинный смысл этого письма… да, сэр, на их месте я бы очень встревожился… быть может, даже немного испугался. Хоть Советы и считают себя сверхдержавой, равной Америке, в глубине души они сознают, что их власть не является легитимной. Киссинджер [21] читал нам в Джорджтауне лекцию… — Откинувшись назад, Джек закрыл глаза, восстанавливая в памяти то событие. — Он упомянул об этом в самом конце, говоря о характере советских лидеров. Брежнев показывал ему какое-то здание в Кремле, где должна была состояться последняя встреча с Никсоном. Так вот, он снимал со скульптур чехлы, показывая, что все начищено и вымыто в преддверии визита. А у меня тогда мелькнула мысль: зачем все это? Я хочу сказать, ведь в Кремле есть горничные и другая прислуга. Так зачем же было подчеркнуто показывать порядок Киссенджеру? Наверное, все дело в чувстве собственной неполноценности, какой-то фундаментальной уязвимости. Нам постоянно твердят, что русские — гиганты десяти футов роста, но я этому не верю. И чем больше я о них узнаю, тем менее грозными противниками они мне кажутся. Мы с адмиралом Гриром горячо спорили по этому поводу в течение последних двух месяцев. У русских огромная армия. Их разведывательные службы действуют первоклассно. Советский Союз большой. Большой, страшный медведь, как в свое время говорил Мухаммед Али, но, полагаю, вам известно, что Али дважды победил медведя [22] , не так ли?
На самом деле, за этими весьма витиеватыми рассуждениями скрывается простой ответ: «Да, сэр, на мой взгляд, письмо напугает русских.» Однако остается вопрос: напугает ли оно их в достаточной степени для того, чтобы предпринять какие-то действия?
Райан покачал головой.
— Возможно, да, однако в настоящий момент у нас недостаточно данных. Если русские все же решат нажать на красную кнопку, будем ли мы знать об этом заранее?
Чарльстон ждал, что он задаст ему этот вопрос.
— Конечно, надеяться на это надо, однако полной уверенности быть не может.
— За тот год, что я провел в Лэнгли, у меня сложилось впечатление, что наши знания о предмете в каких-то аспектах являются глубокими, но узкими, в других — обширными, но поверхностными. Я еще не встречал тех, кто чувствует себя уютно, анализируя информацию о Советском Союзе. Впрочем, это не совсем верно. Такие специалисты у нас есть, однако их выводы и заключения, по крайней мере, для меня, не являются надежными. Как, например, те материалы относительно экономики…
— Джеймс посвятил вас в это? — сэр Бейзил не смог скрыть свое удивление.
— В течение первых двух месяцев адмирал гонял меня по всем углам. Свой первый диплом я получил, окончив экономический факультет Бостонского колледжа. Экзамен на ДБ я сдал перед тем, как поступить на службу в морскую пехоту. ДБ — это дипломированный бухгалтер; у вас, в Англии это называется как-то по-другому. Затем, после службы в морской пехоте я неплохо проявил себя на фондовом рынке, а затем защитил докторскую диссертацию и занялся преподавательской деятельностью.
— Сколько вы точно заработали на Уолл-стрит?
— За время работы в «Меррил Линч»? О, что-то между шестью и семью миллионами. В основном, на акциях Чикагской и Северо-Западной железных дорог. Мой дядя Марио, брат матери, сказал, что работники собираются выкупить акции и попытаться снова сделать железную дорогу прибыльным предприятием. Присмотревшись внимательно, я пришел к выводу, что мне это нравится. Мои вложения вернулись в двадцатитрехкратном размере. Я пожалел, что не вложил больше, но в «Меррил Линч» меня научили быть в таких вопросах консервативным. Кстати, я никогда не работал в Нью-Йорке. Все это время я провел в балтиморском отделении. В любом случае, деньги по-прежнему вложены в акции, а фондовый рынок в настоящий момент выглядит очень стабильным. Я до сих пор время от времени поигрываю на нем. Занятие это очень увлекательное. Невозможно знать наперед, где встретишь удачу.