Подобно своему гостю, Юрий Владимирович верил не потому, что действительно верил, а потому, что за этой демонстрацией веры стояло нечто реальное: власть. Председателю КГБ захотелось узнать, что скажет дальше его собеседник. Александров был нужен Андропову, но и Андропов был нужен Александрову, причем, возможно, в еще большей степени. Михаил Евгеньевич не обладал необходимым личным влиянием для того, чтобы стать генеральным секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. Его уважали за теоретические знания, за преданность государственной религии, каковой стал марксизм-ленинизм, но никто из сидящих за столом в зале заседаний Политбюро не считал его достойным кандидатом в лидеры партии. С другой стороны, поддержка Александрова будет жизненно необходима тому, кто метит на эту должность. Подобно тому, как в Средние века старший сын получал титул и вступал во владения землями, а второй сын становился епископом местной епархии, Александров, как и до него Суслов, должен был обеспечить духовную — кажется, так называется это слово? — поддержку поднимающемуся на вершину власти. Древняя система сдержек и противовесов, но только более изощренная и сложная.
— Разумеется, когда придет время, место Суслова займете вы, — заметил Андропов, предлагая заключить союз.
Александров, разумеется, начал решительно возражать… по крайней мере, сделал вид:
— В Центральном комитете партии много достойных людей…
Председатель Комитета государственной безопасности махнул рукой, останавливая его.
— Вы самый мудрый и опытный, и вы пользуетесь максимальным доверием.
С чем Александров был полностью согласен.
— Я очень польщен вашими словами, Юрий. И все же, как нам быть с этим глупым поляком?
Сказано очень грубо. И это будет ценой союза. Для того, чтобы получить поддержку Александрова в борьбе за пост Генерального секретаря, Андропову самому надо будет упрочить позиции заместителя секретаря ЦК по идеологии, для чего придется… скажем прямо, сделать то, о чем Андропов уже и сам думал. То есть, никаких особых усилий не потребуется, не так ли?
Председатель КГБ придал своему голосу деловитую интонацию врача, описывающего необходимые методы лечения:
— Миша, осуществить подобную операцию будет очень непросто. Ее нужно тщательно спланировать, подготовить, соблюдая все меры предосторожности, а затем Политбюро должно будет одобрить ее с открытыми глазами.
— У вас уже есть какие-то мысли…
— У меня в голове множество мыслей, однако воздушные грезы — это еще не план. Для того, чтобы двинуться вперед, потребуется напряженная работа — и в результате мы лишь узнаем, осуществимо ли такое. Идти надо будет осторожно, останавливаясь после каждого шага, — предостерег Андропов. — И даже в этом случае нельзя давать никаких гарантий и обещаний. Это не кино. В реальном мире, Миша, все гораздо сложнее.
Он не мог прямо посоветовать Александрову не отходить слишком далеко от своей песочницы с игрушками и теориями, в реальный мир крови и неотвратимых последствий.
— Что ж, вы настоящий коммунист. Вы понимаете, какие высокие ставки в этой игре.
Этими словами Александров сообщил хозяину кабинета, что от него ждет Центральный комитет. Для Михаила Евгеньевича коммунистическая партия и ее идеология отождествлялись с государством — а КГБ был «щитом и мечом» партии.
Странно, поймал себя на мысли Андропов, но и этот папа-поляк, несомненно, так же относится к своей вере и своему видению мира. Но ведь его вера, строго говоря, не является идеологией, не так ли? «Что ж, в данном случае ее нужно рассматривать именно как таковую,» — сказал себе Юрий Владимирович.
— Мои люди внимательно присмотрятся к этой проблеме. Вы должны понимать, Миша, что мы не сможем сделать невозможное, но…
— Но разве есть что-либо невозможное для Комитета государственной безопасности Советского Союза?
Риторический вопрос с кровавым ответом. И очень опасным, гораздо более опасным, чем был способен понять этот теоретик.
Только сейчас до председателя КГБ дошло, как же они похожи. Его гость, неторопливо потягивающий золотисто-коричневую «Старку», беззаветно верящий в идеологию, которую невозможно доказать. И этот человек желает смерти другого человека, который также верит в то, что невозможно доказать. Какая странная ситуация. Поединок идеологий, причем обе стороны боятся друг друга. Боятся? Но чего боится Кароль Войтыла? Уж конечно, не смерти. Из его «Варшавского письма» это ясно без всяких слов. Напротив, он громко кричит, призывая смерть. Жаждет мученической гибели. У председателя КГБ мелькнула мысль: «Зачем человек может призывать сметь?» Для того, чтобы использовать свою жизнь или смерть в качестве оружия против врага. Разумеется, папа видит и в России, и в коммунизме своих врагов — в первом случае, по националистическим причинам, во втором, по своим религиозным убеждениям… Но боится ли он этих врагов?
«Нет, вероятно, не боится,» — вынужден был признаться самому себе Юрий Владимирович. Что усложняет стоящую перед ним задачу. Ведомство, которым он руководит, основано на страхе. Страх является источником власти, ибо человеком, не ведающим страха, невозможно манипулировать…
Но тех, кем нельзя манипулировать, можно всегда убить. Кто, в конце концов, сейчас вспоминает Льва Троцкого?
— Действительно невозможных вещей очень мало, — запоздало согласился председатель КГБ. — Остальные лишь являются очень трудными.
— Итак, вы изучите все возможности?
Андропов ответил осторожным кивком.
— Да, начиная с завтрашнего утра.
И колеса завращались.
— Что ж, Джек Райан получил в Лондоне отдельный письменный стол, — сообщил адмирал Грир своим коллегам, собравшимся на седьмом этаже.
— Рад это слышать, — заметил Боб Риттер. — Вы полагаете, он знает, что делать с этим столом?
— Боб, почему вы так не любите Райана? — спросил зам по РА-работе.
— Ваш светловолосый мальчик слишком быстро поднимается по служебной лестнице. Когда-нибудь он с нее свалится, и будет много шума.
— Вы бы предпочли, чтобы я сделал из него обычную кабинетную крысу? — Джеймсу Гриру приходилось постоянно отражать нападки Риттера по поводу размеров и влияния разведывательно-аналитического отдела. — В вашей лавочке также есть несколько стремительно поднимающихся звезд. У этого малыша есть способности, и я намереваюсь дать ему возможность бежать вперед до тех пор, пока он не врежется в стену.
— Да, я уже слышу грохот, — проворчал зам по опер-работе. — Ну да ладно, какую из жемчужин короны ваш Райан собирается передать нашим английским кузенам?
— Ничего особенного. Оценку Михаила Суслова, которую составили наши врачи из университета Джонса Гопкинса, когда летали в Москву лечить ему зрение.