Каретников уже хотел листать дальше, но вдруг замер на слове «Хюгенау».
С этого места он начал вчитываться очень внимательно. Пролистнул еще несколько страниц, неожиданно встал, засунул руки в карманы и отошел, пребывая в глубокой задумчивости. Он мрачнел на глазах. Магеллан продолжал просматривать документы. Трудно было сказать, понимает ли он прочитанное, – он, казалось, только фиксировал, чтобы уже потом разложить все по полочкам.
– Сворачиваемся, ребята, уходим, – приказал Посейдон по истечении пяти минут.
– Шеф, я еще не дочитал...
– Достаточно. Дело в целом понятное. Детали меня пока мало интересуют, для меня важнее суть. И она весьма неприглядна.
– Я поняла только, что наши проводили какие-то опыты над детьми, – голос Медузы звучал недоверчиво.
– Да, причем над теми, кого сами вызволили из нацистской лаборатории. Эсминец – плавучая лаборатория. Сначала над заключенными работали немцы, потом – свои, советские.
– И наработали, – подхватил Торпеда. – Оставили какую-то дрянь на борту, ее-то и спер этот гад.
– Все правильно, – кивнул Каретников. – Во всяком случае – вполне логично. О последних событиях в документах, я думаю, не говорится ни слова. Досматривать некогда: нам и вправду следует поспешить. Возможно все что угодно. Я понятно выразился?
– Яснее некуда, – отозвался Мина. – Клюнтин?
– Я этого не говорил, – отрезал Каретников. – Где же «яснее некуда»? Я повторяю: возможно все. Кто-то наверху отчаянно хочет завладеть этой документацией. Нас использовали и продолжают использовать, не обеспечивая поддержки ни разведкой, ни ударными силами.
Сильвер помогал Магеллану упаковать лэптоп и документы.
– А откуда вся эта хрень взялась у Валентино? – спросил он, не прекращая своего занятия.
– Понятия не имею. Судя по всему, у него имеются давние устойчивые связи с Россией. И я пока не могу сообразить, кто за ним стоит. Все! Обсуждение закончено. Главное вы знаете, и если со мной что случится...
Никто не стал возражать – дескать, брось, командир! Какие твои годы? Не каркай, плюнь через плечо, постучи себя по черепу.
Сам Посейдон испытывал острейшую потребность вторично пересечься с Маэстро. В голове у него прочно засели две фамилии: Остапенко и Красавчик. Он решил, что не стоит пока информировать группу об этих людях, один из которых – покойник.
Возможно, Красавчик еще жив, и было бы очень неплохо его разыскать.
И еще он отчаянно пожалел, что задержался на какие-то секунды, не успел взять Валентино живым. Доктор мог оказаться полезным, потому-то его и убрали с дороги.
* * *
«Шевроле» мягко затормозил на набережной.
Противоположный берег сверкал мигалками и озабоченно гудел; ветер гнал по реке клубы дыма, уже собрались многочисленные зеваки. Многие снимали происходящее на видеокамеры и мобильные телефоны. На машину, припарковавшуюся к дому, что позади, туристы и парижане не обратили никакого внимания.
Дверцы распахнулись, из салона выскользнули двое. Один чуть задержался, чтобы выволочь на божий свет какого-то бедолагу со связанными руками.
– Быстро, – прошипел Баз.
Уловив интонацию, узник перешел на трусцу.
Намер пристально посмотрел на него и пожал плечами.
– Что-то странновато, – пробормотал он, заходя вслед за Базом в подъезд.
Консьерж дремал, не замечая вошедших.
Это тоже показалось Намеру необычным.
– Что тебе странно? – Баз говорил шепотом.
– Больно резвый старик. Смотри, как чешет.
– Чтоб я так жил в его годы.
– Завидуешь? – Намеру было не до смеха, но он усмехнулся.
– Да, слюной исхожу. Все, замерли. Мне что-то не нравится здесь.
Баз придержал Гладилина за плечо, и тот остановился как вкопанный.
Намер прижался спиной к стене, обошел их и начал медленно подниматься, держа пистолет наготове. Одолев несколько ступеней, он обернулся и тихо спросил:
– Что тебя не устраивает? Мы говорили с Цефой десять минут назад.
– Я задницей чувствую. Почему этот идиот дрыхнет?
– Можно вернуться и спросить.
Баз немного подумал:
– Нет, не стоит. И без него шума много.
– Ты же не думаешь, что Цефа...
– Не думаю. И думаю. Я не знаю. Держи ухо востро.
Намер продолжил подъем.
На душе у него было отвратительно.
Улов не радовал – тем более что и сам этот улов казался ему все более подозрительным. Валентино под девяносто, если не больше; в таком преклонном возрасте люди ведут себя иначе. Возможно, причина в каких-то чудодейственных препаратах? Выяснять все это не было времени.
Кроме того, обоих мучила совесть.
Можно оправдываться чем угодно, но факт остается фактом: они бросили командира.
Поступок непростительный.
Даже если их действия будут признаны абсолютно правильными, даже если они благополучно доставят доктора к месту его неизбежного упокоения, на их репутации останется несмываемое пятно. «Ашан» расформируют, их раскидают по другим группам, где к ним отнесутся с понятным недоверием, и это навсегда. А то и вовсе переведут на канцелярскую работу. Или поставят инструкторами – но кому нужны такие инструкторы?
Двигались оба почти неслышно и понуждали к тому же своего пленника; «старец», к пущему удивлению бойцов, отлично все понял и старался идти тише.
Перед дверью все трое замерли, прислушиваясь к происходящему в квартире. Стояла мертвая тишина. Тогда Баз шагнул вперед и несколько раз постучал, всегда с разными интервалами. Когда щелкнул запор, он отпрянул и вскинул автомат.
Цефа, услышав такую последовательность ударов, не открыла бы никогда. Это был условный сигнал, предписывавший не приближаться к дверям.
Но Анна Манн, конечно, этого не знала.
Не знали и остальные семеро.
Поэтому юный Алоиз Кестнер, распахнувший дверь настежь, умер сразу: очередь, выпущенная из автомата База, прошила его аккуратно поперек, с боку на бок, едва не срезав торс начисто. Из-за падающего Алоиза, из темноты, брызнула струя нервно-паралитического газа, но израильтянин был начеку, успел увернуться и послал в черный коридор новую очередь. Одновременно Намер одну за другой метнул в квартиру две гранаты, швырнул связанного Гладилина на пол, перешагнул и вошел в прихожую, поливая огнем что ни попадя.
– Держите акустика! – Из дальней комнаты донесся необычно слабый голос Цефы.
Цефа пришла в себя уже полчаса тому назад, но старательно не подавала признаков жизни. Когда началась вакханалия, ее сил хватило лишь на нейтрализацию своего альтер эго. Вскинув ноги, она ловко захватила шею Анны Манн в «ножницы» и свернула единым движением.