Медленно двигаясь вперед, Херберт прислушивался к звукам, доносившимся через открытое окно. Он не был силен в немецком, но знал его достаточно, чтобы понимать, о чем идет речь. Эти люди беседовали о политиках, о компьютерах и, Господи, о кулинарии. Все происходило вовсе не так, как он себе представлял – не было никаких молодых людей, горланящих старинные немецкие застольные песни. Неудивительно, что власти держались в сторонке от этих “дней хаоса”. Нагрянь они сюда, им пришлось бы задерживать ведущих в стране врачей, юристов, биржевиков, журналистов, дипломатов и Бог знает, кого там еще. Они пока не были достаточно сильны или достаточно едины. Но если это объединение произойдет, ткань упорядоченной жизни в Германии мигом расползется и будет соткана заново, но это уже будет гобелен с изображением, опасаться которого у мира будут все основания.
Внутри у Херберта все напряглось. Какая-то часть его сознания беззвучно кричала: “Эти молодые ублюдки не имеют права!”, в то время как другая понимала, что право они как раз имеют. По иронии судьбы именно поражение Гитлера и предоставило им возможность говорить и делать очень многое до тех пор, пока в этом не будет раздувания расовой и религиозной розни или публичного отрицания холокоста.
Ближе к концу улицы стоял регистрационный стол, за которым сидели несколько мужчин и женщин. Очередь у стола разбухала, но не было никакой толкотни, никто не ругался и не жаловался – ничего такого, что нарушило бы общий дух товарищества. Херберт притормозил и стал наблюдать, как организаторы принимают деньги и раздают программки, торгуют черно-красными наклейками и значками.
Да у них тут целый надомный промысел, подумал Херберт, чертыхаясь от удивления. Искусный, вредный, но вполне легальный. И в этом, конечно же, есть проблема. Не в пример бритоголовым, считавшимся низшей кастой среди неонацистов, к которой относились с легким презрением, здешним мужчинам и женщинам хватало сообразительности действовать в рамках закона. И Херберт был уверен на все сто, что, когда их станет достаточно, чтобы выдвинуть своих кандидатов и избрать тех в бундестаг, они поменяют и закон. Как это уже было в 1933 году, когда “Акт о чрезвычайных полномочиях” предоставил Гитлеру диктаторскую власть над страной.
Один из устроителей, высокий молодой человек с соломенными волосами, стоял за столом и с официальным видом пожимал руку каждому вновь прибывающему. Казалось, он менее свободно чувствовал себя с немногочисленными нарочито неряшливыми бритоголовыми, чем с теми, чей облик был более обыденным.
Херберт отметил про себя, что даже паразиты делятся на касты. Он был заинтригован, когда один из не очень приличного вида новоприбывших после рукопожатия выбросил руку в традиционном нацистском приветствии. Блондину, похоже, стало даже неловко. Это походило на то, как если бы нищий пропойца явился на званый ужин в дорогой ресторан. К такому приветствию здесь относились терпимо, но открыто не одобряли. Ясно, что в новом рейхе, впрочем, как и в старом, хватало своих собственных “измов” и разногласий, на которых могли бы сыграть внешние силы.
Задние машины уже принялись сигналить Херберту. Отпустив ручной тормоз, он нажал ладонью на газ и не спеша поехал вдоль улицы. В нем проснулась страшная злость: злость на этих холеных монстров, сторонников войн и геноцида, и злость на систему, которая допускает их существование.
Доехав до угла, Херберт обнаружил, что стоянка на боковых улицах запрещена, но с радостью отметил, что с жезлом там никто не стоит и движение не регулирует. Это было бы уж слишком, подумал он, словно на чертовой сельской ярмарке.
Свернув в одну из улиц, Херберт подыскал место для стоянки. Он нажал кнопку на щитке рядом с радиоприемником. Задняя левая дверца машины открылась, и поддон, на котором стояло кресло-каляска выдвинулся наружу. Поддон опустился ниже, и кресло оказалось на асфальте. Херберт вытянул руку назад и подкатил его к себе. Он напомнил себе, что надо бы с кем-то договориться, чтобы такие машины можно было бы получать и в США. Они и впрямь многим здорово упростили бы жизнь.
Скользнув в кресло-каляску, Херберт примостился поудобней и нажал кнопку на дверце, чтобы поддон втянулся обратно. Когда тот снова оказался в салоне машины, Херберт захлопнул свою дверцу и покатил по улице в сторону “Пивного зала”.
Четверг, 15 часов 28 минут, Тулуза, Франция
Доминик буквально физически ощущал победу. Она была реальной, весомой и близкой. Очень близкой.
И особенно сильно он ощущал ее теперь, после звонка своего нью-йоркского поверенного, который сообщил, что полиция и ФБР заглотили наживку. Они арестовали команду из “Чистой нации”, которую Доминик подкармливал долгие месяцы. Конечно же, Гарни и его люди вынесут все тяготы ареста и суда, как истинные нацисты, – гордо и без страха. В то же время это наведет ФБР на склады оружия и литературы, к тому же оно заполучит человека, изнасиловавшего лесбиянок в Чикаго. И власти начнут трубить о своих победах.
Своих победах… -, усмехнулся Доминик. Мусорщики вышли на охоту. Охоту, которая съест и время, и личный состав и уведет борцов с нарушениями закона в неверном направлении.
Доминик был немало удивлен, насколько просто, оказывается, ввести в заблуждение ФБР. Оно внедрило своего агента. Все как обычно. Однако из-за того, что этому агенту, Джону Були, было уже под тридцать, а он ни в каких организациях прежде не состоял, сочли не лишним послать двоих из “Чистой нации” в Калифорнию навестить “маму”, которой Джон регулярно писал письма. ФБР сняло этой “маме” дом и обеспечило прикрытием, однако, женщина ежедневно делала два-три звонка с телефона-автомата в местном бакалейном магазине. Съемки скрытой видеокамерой показали, что набираемые ею номера принадлежат отделению ФБР в городе Фениксе. Лидер “Чистой нации” Рик Майерс подозревал, что миссис Були и сама скорее всего бывшая сотрудница бюро на пенсии. В результате сочли разумным оставить Джона Були в группе, чтобы через его посредство снабжать ФБР дезинформацией.
В то же самое время Доминик подыскивал американских нацистов, которые могли бы выполнить для него кое-какую работу.
Жан– Мишель откопал “Чистую нацию”, и присутствие в ней Вули идеально совпадало с планами Доминика.
С миссис Вули и ее мнимым сыном разберутся в свое время, размышлял Доминик. Не пройдет и нескольких недель, как Соединенные Штаты будут ввергнуты в небывалый хаос, и эти Вули станут первыми жертвами. Пожилую женщину изнасилуют и лишат зрения в ее же доме, а внедренного агента кастрируют, но оставят в живых – в назидание другим возможным героям.
Доминик стоял возле зеркала с односторонней видимостью, которое занимало стену в зале заседаний, примыкающем к его кабинету. Отсюда он мог наблюдать за своим подземным заводом. Внизу, в помещениях, которые в тринадцатом веке во время альбигойских походов использовались как оружейные мастерские, рабочие собирали картриджи для видеоигр и штамповали компакт-диски. В хорошо изолированном от влаги отдельном помещении, расположенном ближе к реке, техники загружали образцы игр в компьютеры, подсоединенные ко всемирной сети. Потребители могли заказать любую из игр, в любом формате.