Вот вчера, совершенно случайно включив телевизор, я зацепилась взглядом за передачу «Дорожный патруль» и в изумлении просмотрела репортаж. Две машины ехали навстречу друг другу. Одна, которой управлял не совсем трезвый человек, вылетела на полосу встречного движения и со всей силы врезалась лоб в лоб в другую. У иномарки, нарушившей правила, начал вытекать из бака бензин, полупьяный виновник происшествия, зажатый в салоне, не мог самостоятельно выбраться. Господь явно замыслил сжечь его живьем. И тогда водитель пострадавших «Жигулей» кинулся вытаскивать того, кто изуродовал его тачку. Кое-как он выволок алкоголика наружу и оттащил к обочине. Кстати, очень вовремя, разлитое топливо вспыхнуло, и огонь мигом охватил машины. Маленькая деталь: у того, кто поспешил на помощь, была… сломана нога. Уж как он ухитрился с перебитой ногой носиться по шоссе, спасая того, кто причинил ему физический и моральный ущерб, я не понимаю, но твердо знаю: такой человек не предаст друга ради зеленой ассигнации!
И Володя Костин не мог брать взятки и покупать тайком от всех квартиры и машины, ну нехарактерны такие поступки для его личности. Славка ошибается!
Я захлопнула окно и глянула на часы: семь сорок, пора вытаскивать Кирюшку с Лизаветой из уютной постели. Я распахнула дверь комнаты Лизаветы и крикнула:
– Эй, пора вставать! – и неожиданно приняла решение.
Так, скоро явится Константин Ребров. Допрошу мужика с пристрастием. Пусть расскажет, кто дал ему информацию о Вовке, я поеду к этой личности и потребую показать мне четырехкомнатные хоромы и джип, принадлежащий Костину. Я поверю в этот бред только тогда, когда увижу все это собственными глазами.
Ребров оказался точен, как Восточный экспресс. Ровно в девять ноль-ноль раздался звонок в дверь Вовкиной квартиры. Я открыла. На пороге стоял маленький, щуплый человечек, по виду смахивающий на тринадцатилетнего мальчишку.
Константин, очевидно, знал о производимом впечатлении, потому что изо всех сил старался быть солидным. Щеки и подбородок мужика украшала черная растительность. На носу сидели дорогие очки в модной оправе, а тело было задрапировано в длинный, почти до пят, темно-синий кожаный плащ. Но все старания пропали втуне. Выглядел он как подросток, загримированный под взрослого дядьку, – смешно и нелепо. Единственно, что в нем было приятным, так это голос – густой, сочный бас. Хотя, согласитесь, подобный экземпляр должен был изъясняться дискантом.
– Вы Евлампия Романова? – прогремел Ребров.
Я кивнула и пригласила его войти. Константин начал бродить по квартире.
– Ремонт делали не так давно, – завела я, – сантехнику меняли…
– Это без разницы, – ответил агент.
– Ну как же…
– Да просто, тот, кто купит, под себя переделывать начнет, важно другое!
– Что?
– Месторасположение дома, этажность, метраж, наличие мусоропровода и телефона, высота потолка, санузел какой, раздельный или совмещенка, – методично перечислял Ребров и вынес вердикт: – Тысяч за двадцать пять можно попробовать поставить, если желающих не найдется, станем снижать цену. Вы как хотите, через агентство или мне доверите?
– Разве вы не в риелторской конторе служите?
– В «Золотом ключе», – улыбнулся Константин, – только иногда беру «левых» клиентов. Да и вам выгодней получится. В агентстве тысячу долларов заплатите, мне же только пятьсот, можете не волноваться, все сам сделаю, документы соберу, вам лишь останется денежки получить, даже выписываться не придется, только паспорт дайте.
– Я здесь не прописана, квартира досталась мне по наследству.
– Давно?
– В начале сентября брат умер.
– Ну, – поскучнел Ребров, – в течение полугода вы с этой жилплощадью ничего сделать не сможете. Очень жаль. У меня клиент сейчас есть, такую однушку хочет, в этом районе, но, видно, не судьба.
– Кофе желаете? – вежливо предложила я.
Константин глянул на часы.
– Давайте глотну. Холод какой на улице, словно не сентябрь, а конец ноября.
Мы уселись на кухне. Ребров оглядел голое окно, разномастные кружки, стол, не покрытый ни клеенкой, ни скатертью, и заявил:
– Холостой небось брат-то ваш был. Неуютно жил.
– Угадали, – ответила я, – женой Вова не успел обзавестись.
– Молодым, что ли, помер?
– Первого октября бы сорок исполнилось.
– Да ну? Чего же приключилось? Рак? Или в аварию попал?
– Он покончил с собой, в тюрьме.
– Извините, – тихо сказал Ребров.
Я отставила чашку и накрыла своей ладошкой его противно потную ручонку.
– А вы знали моего брата!
– Быть того не может, – дернулся Ребров.
– Может, – ответила я, – смотри сюда, Константин.
Агент, как завороженный, уставился на меня. Я покачала перед его носом ключом, висевшем на простом колечке.
– Что это? – тихо спросил Ребров.
– Ключи от квартиры, где мы сейчас сидим, – мило улыбнулась я, – дверь заперта, а теперь гляди. – Со всего размаха я зашвырнула ключики в открытую форточку.
– Это чего, зачем? – начал заикаться Константин.
– А затем, мой ангел, что ты не уйдешь отсюда, пока не расскажешь, кто велел тебе оболгать майора Костина и написать пасквиль под названием «Мент позорный».
Агент сравнялся цветом с холодильником.
– Вы… вы…
– Я сестра Володи Костина, родная. Майор попал по ложному обвинению в Бутырскую тюрьму. В камеру принесли помойную газетенку с твоим опусом. И брат покончил с собой. Между прочим, оставив записку: «Прошу винить в моей смерти Константина Реброва, извалявшего в грязи честное имя майора Костина». Кстати, имей в виду, что только от меня зависит, давать или не давать ход делу о доведении до самоубийства.
Трясущимися руками Ребров достал сигареты и зажигалку.
– Впрочем, – решила я слегка успокоить его, – если расскажешь всю правду про того, кто заставил тебя написать вранье, то я привлеку к ответственности не тебя, а его! Ну, колись, откуда получили «жареные факты»?
Ребров не только внешне был похож на мышь. Душа у него тоже оказалась мышиной.