Весла хлещут по ледяным волнам.
Сердце стынет во мне.
Ночь — и слезы.
Басе
Ревел ветер. Пенные гребни волн с грохотом раз летались о скальные глыбы мола.
Полицейский Марсель Блан вглядывался в площадку перед маяком. Не замечая вихрей песка и пыли, он видел только тело, распростертое на цементной поверхности волнореза.
Неподалеку, посреди ледяной лужи, отпаивались кофе три человека: продрогший до костей серфингист, наткнувшийся на утопленника, и два морских спасателя, которым пришлось выуживать мертвеца.
Один пожарный [1] протянул термос и Марселю, но тот покачал головой. Чтобы не заснуть, кофе он пил все утро. Он был пропитан кофе с головы до пят.
В детской всю ночь царил бедлам. Сначала квартиру потряс вопль перепуганной Сильви: «У меня людоед под кроватью!» Затем, два часа спустя, ее поддержал Момо — ему, видите ли, приснился волк. Наконец, около пяти, возник Франк, у которого прихватило живот: «Пап, ты как хочешь, а в школу я не иду!»
Они с Надьей вскакивали по очереди всю ночь. Затем, в семь, Надья ушла: она торопилась в ясли, куда ее пристроил Жан-Жан, «любимый» начальник Марселя.
Протирая слипающиеся ото сна глаза, едва удерживая тяжелую, как гиря, голову, Марсель отвез дебоширов в школу и отправился в свой полицейский участок, расположенный неподалеку от мэрии.
Только что подошел к концу фестиваль, и все валились с ног от усталости. На эспланаде Старого порта рабочие лениво разбирали белые пластмассовые тенты над стендами турагентств. Поддавшись инстинкту, неумолимо влекущему всякое двуногое существо мужского пола к своему собрату с инструментом, Марсель подошел и встал рядом с ними.
Рабочие без умолку болтали, отхлебывая кофе.
Около одиннадцати, когда Марсель уже поглядывал на часы, «Swatch» с металлическим посеребренным браслетом, которые Надья подарила ему на день рождения, перед ним завизжали тормоза автомобиля. Из окна пожарной машины с крутящейся мигалкой высунулся Борис, высокий шатен, знакомый Марселя:
— У маяка утопленник. Едешь?
Марсель вскочил в кабину.
На месте их ждал какой-то дед. На его голове красовалась фуражка, ветхий тельник, казалось, обтягивал его пузо года эдак с тридцать шестого.
— Не больно-то вы шевелитесь, парни! — гаркнул он. — Ну да ладно, Робер вас не подведет.
Марсель стал было оглядываться в поисках означенного Робера, но тут же сообразил, что старик говорит о себе. Неожиданно Робер вскинул свою трость и
принялся со всей мочи вертеть ею в направлении «Морского бара» по ту сторону улицы:
— Жозетт! Сюда! Здесь утопленник! У-то-плен-ник! Слышишь?!
Из тесного сумрачного помещения показалась пожилая особа в оранжевой завивке, красной кожаной юбке и сиреневой боевой раскраске. Недолго думая, она, как была, с утренним стаканчиком розового вина, припустила через дорогу.
Утопленника свалили лицом вниз на сером цементе.
Юное, крепкое, стройное тело его было обнажено. Ветер трепал длинные черные кудри на загорелой, но уже посиневшей спине.
Серфингист объяснял, что заметил тело в волнах. Борис, кивая, заносил показания в отрывной блокнот.
— И кой черт его купаться дернул, зимой-то! — брюзжал Робер, кажется позабыв, что на носу июнь месяц. — О-хо-хо, чего только эти растяпы не выкинут!
— И то не так, и это не так! — процедила в сторону Жозетт. — Один белот на уме. Люди-то, они не только вистуют, они еще спортом занимаются! Хрен старый!
Борис и Марсель перевернули тело. Лицо покойника украшала черная, аккуратно подстриженная бородка. Из приоткрытых губ сочилась пена. На месте глаз зияли две гноящиеся дыры. «Чайки, — подумал Марсель, отводя взгляд. — Эти твари сожрут все, что угодно».
— Кажется, в воде он не так уж долго, — заметил Борис, — видишь, пальцы не тронуты.
— О ужас! — взвизгнула Жозетт, судорожно вцепившись в свой перманент. — Да его выпотрошили, как рыбу!
От грудины до паха утопленника тянулся глубокий разрез, из которого сочилась морская пена с бледно-зелеными водорослями. Второй пожарный, низенький рыжий человечек с испещренным угрями лицом, наклонился и аккуратно раздвинул края раны.
— И впрямь пустой.
При всей прожорливости чайкам не вспороть живот человеку.
Марсель позвонил в комиссариат.
Теперь приходилось ждать. Несмотря на шквальный ветер, начало припекать солнце. Жозетт с Робером вернулись к своему бару — подзарядиться стаканчиком-другим в зыбкой тени бело-голубого пляжного зонта, который мотало из стороны в сторону разбушевавшимся вихрем.
Пожарные умчались по очередному вызову: самоубийство на вокзале. Серфингист позвонил по своей водонепроницаемой трубке домой и стал объяснять, что задержится. Спасатели вернулись на наблюдательный пункт на самой оконечности волнореза. В такое ненастье следовало быть начеку.
Стоя в ногах у покойника, Марсель задумчиво оглядывал горизонт. Убитого наконец обнесли металлическим ограждением — несмотря на бушующий мистраль, вокруг уже толпились зеваки.
Глаза Марселя слезились от пыли. У него было ощущение, что его волосы полностью забиты песком. Волнорез сотрясали оглушительные раскаты разъяренной стихии, то и дело обдавая Марселя мириадами соленых брызг. Невесть откуда прибежала немецкая овчарка и, задрав заднюю лапу, прыснула на ограждение, попутно загадив его штанину. Марсель отскочил назад и, споткнувшись, чуть было не упал на тело. Публика заметно оживилась. Собака одобрительно гавкнула.
— Браво, Блан! Как обычно — в ударе! — раздался язвительный смешок Жан-Жана.
Марсель обернулся и флегматично взглянул на начальника. «И ты туда же, — подумал он. — Ну побреши, побреши, на тебя ж, как-никак, смотрят».
За спиной шефа действительно стояло пополнение, два молодых лейтенанта — Лоран Мерье и Лола Тинарелли. Мерье приехал на стажировку из Парижа. Это был тридцатилетний шатен среднего роста с едва наметившейся лысиной. Круглые очки, безупречные зубы, антрацитовый костюм и льняная рубашка придавали ему сходство с директором банка или маклером. Что касается Лолы, то ее только что перевели из Марселя: лет тридцать, метр семьдесят росту, пышная грудь, ангельский лик, зеленые глаза, длинные белокурые волосы, хлопковый свитер с воротником и юбка из бежевой вискозы — в общем, этакий клон Клаудии Шифер в рядах полиции. Но тем недвусмысленным взглядам, которые бросал в ее сторону капитан Жанно, или просто Жан-Жан, было ясно, что он уже прочит ей место любимой рабочей лошадки.