— У нас тут работенка появилась. Зайди к малышу Мерье — он все объяснит, — сообщил Жан-Жан, похлопав его по плечу, и вышел на улицу.

Перебинтованная Лола Тинарелли смущенно по плелась следом.

Костелло задумался: интересно, расшибла ли эта несчастная голову о стену при мысли о необходимости уступить домогательствам капитана, или же они занимались хард-сексом, как в одной передаче, которую показывали по каналу «Культура»? Сам он не был любителем всего этого. Круг его общения ограничивался несколькими поэтессами, и в те редкие моменты, когда их мистические утехи перерастали в утехи эротические, он приходил к заключению, что заурядная велосипедная прогулка была бы легче для его сердца и полезнее для организма.

Зайдя в офис, Костелло не нашел никого, кроме какого-то человека на четвереньках, по-видимому, техника: тот ковырялся в электрических проводах и с удивлением поглядывал на него. «Странно, что это за крестный отец и почему он столь беспардонно вторгся в полицейское управление?» — раздумывал Мерье.

Усевшись в «БМВ-316» цвета металлик, который он каждое воскресенье вылизывал замшевой тряпкой, Жан-Жан тут же включил кондиционер, электропро игрыватель, регулировку подголовников и прикуриватель.

Лола забилась в самый угол автомобиля, ощутив впившуюся под ребра ручку дверцы. Отказавшись от протянутой сигареты «Мальборо-лайт», она демонстративно уставилась в окно.

Если эта дрянь положит тебе руку на коленку, забудь про его пост и вмажь ему хорошенько. Да еще жалобу на сексуальное домогательство подай. Как вы посмели!

«Если эта „зажигалка" не прекратит так знойно дышать, изнасилую прямо на стоянке, — подумал Жан-Жан, с силой выжимая газ. — Ух как жжет! Прямо жаровня для моих крохотулечек!»

— Какие планы на вечер? — проскрежетал охрипший голос мартовского кота.

— От матери жвонка жду. Она жаболела.

— О, надеюсь, ничего страшного? А то давайте сходим перекусим чего-нибудь?

— А как же ваша жена?

Получил по зубам?

— У нее ужин с подругами, — нагло соврал Жан-Жан.

— Шпашибо, вы очень любежны, но я хочу шпать, — ответила Лола, не отрывая взгляда от глянцевого асфальта.

«Ничего, детка, ты у меня еще получишь, — подумал он, паркуясь у ее дома. — Если большой белый охотник выбрал себе жертву, ей не уйти».

Скрывшись в крошечной квартирке, которую ей посчастливилось снять за три тысячи франков (не считая расходов на коммунальные услуги), — «зато у вас будет свой балкон, и вообще тут спокойно!» — Лола почувствовала себя обреченной на заклание телкой.

Да уж! Тут без хороших ножниц в сумке — никак!

Она сбросила с себя грязную одежду и встала под душ, соблаговоливший отпустить струйку теплой воды («С давлением у нас тут не очень — третий этаж как-никак, зато есть мусоропровод на площадке»).

Таблетку аспирина — и в кровать, мечтала она, и еще какую-нибудь передачу подебильнее включить — что бы выплакаться хорошенько.

Жанно вздохнул: все, что ему оставалось, — это ехать домой на очередной интереснейший вечер в стиле «телевизор — семья — сколько можно заглядываться на девиц — много пьешь — спать пора».

— Спать пора, баламуты! — крикнул Марсель эскадрилье бомбардировщиков, штурмующих новый диван, купленный по каталогу.

— Ладно, пусть еще поиграют. А ты много пьешь! — отметила Надья, указав на полупустую бутылку кьянти.

— Устал очень, — не выдержал Марсель.

Надья поцеловала его в щеку. Она постоянно задавалась вопросом: не является ли их совместная жизнь какой-то ошибкой? Готовы ли они вообще жить друг с другом: он — с малийкой, а она — с представителем галло-романской нации. Как это скажется на их детях? «Не бери в голову, — отвечал Марсель, — что будет, то будет».

Как бы там ни было, она настояла на переезде. О том, чтобы спать в постели его зверски убитой жены Мадлен, не могло быть и речи. Они подыскали трехкомнатную квартиру неподалеку от порта: старый дом на булыжной мостовой, четвертый этаж без лифта, вид на заросший олеандрами внутренний дворик и достаточно солнца, чтобы развесить по окнам горшки с мятой и кориандром.

— Иии-ээха! — гикнул Момо, разогнавшись и заскользив по новенькой плитке, спасаясь от преследовавших его Франка и Сильви — детей Марселя.

Надья улыбнулась. Как они полны жизни! А ведь Момо едва не погиб. Она тряхнула головой — хватит тяжелых воспоминаний. Впредь все будет хорошо, думала она, пока Марсель нехотя поднимался из-за стола, чтобы вынести мусорное ведро.

Отопление отключили пятнадцатого апреля, но по ночам еще было свежо, и Марселя, одетого в трико, знобило. По пути он машинально разглядывал улицу. Вот идут два подростка. На плече одного из них — магнитофон. Бацают звуки рэпа. Вот клошар, присвоивший себе имя Иисус: свернулся калачиком в грязном спальном мешке и дрыхнет себе под навесом супермаркета. По направлению к морю летит заряженная пометом эскадрилья чаек. Вдоль стен, выпучив глаза, крадется кошка — пришло время охоты на крыс в подвале сырной лавки. Франк очень хотел собаку и просто не давал ему прохода. «Мама же обещала!» — изо дня в день канючил этот хитрец. Разумеется, ничего такого Мадлен обещать не могла: ее приводил в ужас малейший беспорядок. Скорее всего малыш просто скучал по матери. Но он никогда о ней не заговаривал. Как и Сильви. На похоронах они не плакали. Они приняли Надью; сразу же сошлись с Момо. Марсель понимал, что, хотя его дети изо всех сил держат себя в руках, горе еще слишком живо. Но что он мог сделать? Как найти с ними общий язык, тем более что он вообще не разговорчив по природе? С тяжелым сердцем он поднялся в квартиру.

Скорчившийся в своем вонючем мешке Иисус охнул и обернулся. Ему снилось, что, шевеля бритвенными лезвиями на кончиках пальцев, над ним склоняется человек с сияющими глазами. «Цыпа-цыпа-цы па, — приговаривал человек с сияющими глазами, — давай потанцуем — приглашает Папа-Вскрой-Консервы!» Иисус мигом очнулся ото сна и жадно присосался к коробке красного вина.

Человек с сияющими глазами сидел за пианино перед стеной, измазанной свежими экскрементами, и улыбался. Он улыбался так широко, что можно было увидеть его десны и кровь, струящуюся из-под воткнутых в них гвоздей.

Его пальцы летали по клавиатуре, под ними рождались волны музыки — алые и горячие, как боль, покойные и бездонно-синие, как ночь.

3

Первые выходные июня обещали быть напряженными и по-весеннему теплыми. На пляжах уже вовсю загорали и, несмотря на то что температура воды не превышала девятнадцати градусов, многие даже купались.

Марсель патрулировал восточный берег вместе с Большим Максом, бывшим напарником старика Жоржа, также убитого Кутюрье. Достоинством Макса было немногословие. В часы досуга он работал диджеем и, вечно недосыпая, зевал днями напролет.

Пока Марсель, сняв фуражку, вытирал испарину, Большой Макс, воспользовавшись этим, заказал чашку кофе у одного знакомого — владельца ларька с сэндвичами.