Ньюмен махнул рукой, обводя все окружающее пространство, а потом протянул ладонь к Джоди, словно умоляя ее понять.
— Восемьдесят девять тысяч, — повторила она. — А я думала, что подобные случаи относятся только к Вьетнаму. Две тысячи или около того.
— Восемьдесят девять тысяч сто двадцать, — устало повторил Ньюмен. — Нам удается кое-что вернуть из Кореи, изредка попадаются останки солдат, погибших во время Второй мировой войны, с Японских островов. Но вы правы, чаще всего возникают проблемы с Вьетнамом. Пропало две тысячи двести человек. На самом деле не так уж и много. За одно-единственное утро Первой мировой войны было потеряно больше. За каждое такое утро в течение четырех долгих лет. Мужчин и юношей разрывали на куски и втаптывали в грязь. Но Вьетнам — совсем другое дело. И отчасти из-за таких вещей, как Первая мировая война. Мы больше не участвуем в подобных чудовищных бойнях, и правильно делаем. Мы продвинулись вперед. Люди больше не хотят это терпеть.
Джоди молча кивнула.
— А отчасти это связано с тем, что войну во Вьетнаме мы проиграли — единственная война, в которой мы потерпели поражение. А это еще больше ухудшает положение. Вот мы и стараемся изо всех сил.
Он вновь махнул рукой в сторону невидимого комплекса, находящегося за дверью кабинета, и его лицо немного просветлело.
— Так вот чем вы тут занимаетесь? — сказала Джоди. — Ждете, пока обнаружат новые скелеты, которые привозят сюда для идентификации? И иногда вам удается установить имена?
— Ну, не совсем так. Мы не ждем. В ряде случаев мы ведем поиски. И нам далеко не всегда удается установить имена погибших, хотя мы стараемся изо всех сил.
— Должно быть, это непросто, — сказала Джоди.
Ньюмен кивнул.
— С технической точки зрения задачи бывают очень трудными. Обычно место, где обнаруживают тело, находится в ужасном состоянии. Нам присылают звериные кости, кости местных жителей — все, что угодно. Потом мы начинаем работать. Иногда мы получаем совсем немного материала. Бывают случаи, когда от американского солдата остается лишь горстка обломков костей, которая умещается в коробке для сигар.
— И тогда ничего узнать не удается, — сказала Джоди.
— Да, довольно часто. Сейчас у нас имеется сто скелетов или их частей, которые нуждаются в идентификации. Мы не имеем права на ошибку. От нас требуют точности, а в некоторых случаях мы не в силах ее обеспечить.
— А с чего вы начинаете? — спросила Джоди.
Он пожал плечами.
— Как получится, но обычно с медицинских карт. Предположим, что Ричер пропал без вести в бою. Если он сломал руку в детстве, мы сможем сравнить старый рентгеновский снимок со сросшейся костью, которую удалось обнаружить. А если мы сумеем отыскать его челюсть, то произведем сравнение по карте дантиста.
Ричер увидел, как Джоди смотрит на него, представляя, что он превратился в сухие пожелтевшие кости, много лет пролежавшие в джунглях. И как их потом сравнивают со старым рентгеновским снимком. Снова наступила тишина, которую нарушало лишь тиканье часов.
— Леон прилетал сюда в апреле, — сказал Ричер.
Ньюмен кивнул.
— Да, он меня навестил. Глупый поступок, ведь Леон был уже очень серьезно болен. Но я обрадовался встрече с ним.
Он повернулся к Джоди, сочувственно глядя на нее.
— Он был замечательным человеком, я очень многим ему обязан.
— Он спрашивал вас о Викторе Хоби, — сказал Ричер.
Ньюмен кивнул.
— Да, о Викторе Трумэне Хоби.
— И что вы ему сказали?
— Ничего, — ответил Ньюмен. — И ничего не скажу вам.
Часы продолжали тикать. Без четверти четыре.
— Почему? — спросил Ричер.
— Вы и сами знаете.
— Засекреченная информация?
— Дважды, — ответил Ньюмен.
Ричер нетерпеливо встал, его охватило разочарование.
— Вы — наша последняя надежда, Нэш. Мы уже всюду побывали.
Ньюмен тряхнул головой.
— Ты же знаешь, как делаются такие вещи, Ричер. Черт побери, я офицер армии США. Я не могу разглашать засекреченную информацию.
— Пожалуйста, Нэш, мы проделали очень долгий путь, — взмолился Ричер.
— Я не могу, — вздохнул Ньюмен.
— Таких слов не существует, — сказал Ричер.
Молчание.
— Ну, пожалуй, вы можете задавать вопросы, — наконец заговорил Ньюмен. — Если мой бывший ученик навестил меня, чтобы задать вопросы, появившиеся у него на основании собственных наблюдений и размышлений, то я могу ответить на них исключительно в академическом контексте. Не вижу, чтобы это могло принести какой-то вред.
Казалось, солнце появилось из-за туч. Джоди взглянула на Ричера, а он посмотрел на часы. Без семи минут четыре. У них осталось менее трех часов.
— Ладно, Нэш, спасибо, — начал Ричер. — Вы знакомы с этим случаем?
— Я знаком со всеми случаями. А в особенности с этим, после апреля.
— И он дважды засекречен?
Ньюмен молча кивнул.
— На таком уровне, что даже Леон не смог получить доступ?
— А это очень высокий уровень, ты согласен?
Ричер кивнул и стал напряженно размышлять.
— Чего хотел от вас Леон?
— Он ничего не знал, — ответил Ньюмен. — Ты должен это иметь в виду.
— Ладно, — сказал Ричер. — И о чем он вас попросил?
— Он хотел, чтобы мы нашли место катастрофы.
— В четырех милях к западу от Анкхе.
Ньюмен кивнул.
— Мне было ужасно неудобно перед Леоном. Я считал, что нет никаких оснований лишать его доступа к информации, но ничего поделать не мог. И тогда я решил отыскать место, где разбился тот вертолет, — слишком многим я был обязан Леону.
Джоди наклонилась вперед.
— Но почему его не нашли раньше? Ведь люди видели, где разбился вертолет?
Ньюмен пожал плечами.
— Все это чрезвычайно сложно. Вы даже не представляете. Местность, бюрократические препоны. И не забывайте, мы проиграли войну. Вьетнам диктовал нам условия. Конечно, мы продолжали поиски тел погибших, но под их контролем. Нами постоянно манипулировали, а процесс был ужасно унизительным. Нам не разрешали носить на территории Вьетнама форму, поскольку они заявляли, что один только вид формы солдата Соединенных Штатов травмирует население. Они заставляли нас брать напрокат их вертолеты, чтобы летать во Вьетнаме, миллионы и миллионы долларов в год за использование ржавых, никуда не годных машин. По правде говоря, мы выкупали старые кости, а они сами назначали цену и далеко не всегда давали разрешение. На данный момент ситуация такова: Соединенные Штаты платят более трех миллионов долларов за идентификацию каждого найденного тела. Меня это убивает.