— Но из-за вас меня запросто могли убить! — возмущается Гийом.
— Вообще-то подобный оборот событий казался мне абсолютно невозможным. Я был вооружен и точно знал, что у Элен никакого оружия нет. Естественно, я никак не мог ожидать, что Элизе взбредет вдруг в голову вмешаться в это дело…
Да уж: идиотка, каких еще свет не видывал — взять да и всадить человеку нож в бедро! Во-первых, я запросто могла угодить ему прямиком в артерию, а во-вторых, едва не обрекла нас всех на верную смерть… Впредь, Элиза Андриоли, вам определенно следует быть поскромнее и не спешить брать на себя роль этакой супермыши — спасателя всех обиженных и угнетенных.
— Сестра, у вас не найдется аспирина? — спрашивает Гассен.
Но прежде чем медсестра успевает ответить, кто-то быстрым шагом подходит к нам.
— Есть новости? — хриплым голосом человека, выкурившего слишком много сигарет подряд, осведомляется Гассен.
— Тела Фанстанов только что доставили в морг. Не слишком приятное зрелище… вам доводилось когда-нибудь видеть сосиски, вовремя не снятые с мангала? — произносит какой-то человек, явно пребывающий в дурном настроении.
— Пожалуйста, без подробностей: у меня и так уже голова раскалывается. Что экспертиза?
— Результаты будут завтра утром. Куда прикажете определить этого негодяя Мерсье?
— Полегче, Мендоза; вряд ли стоит оскорблять свидетелей. Мерсье сейчас поедет с нами.
— С чего это ваш парень так ополчился на Мерсье? — спрашивает Гийом.
— А просто он у нас слишком самолюбив, наш Мендоза… так ведь, Мендоза? В данный момент он просто в ужасе пребывает, ибо у него есть все основания опасаться за собственную шкуру. Знаете, каким образом Мерсье удавалось постоянно быть в курсе самых мельчайших деталей расследования? Исключительно благодаря Мендозе.
— Да ладно вам, черт возьми! — восклицает Мендоза, уже удаляясь от нас. — Пойду лучше выпью кофе.
— Каждое утро они встречались в баре, чтобы обсудить последние спортивные новости… Так что вы, Мерсье, имели возможность досконально изучить все тонкости игры в футбол! — усмехается Гассен.
— Когда я понял, что Мендоза — полицейский, да еще занимается в числе других расследованием интересующего меня дела, я сделал все возможное, чтобы познакомиться с ним поближе! Впрочем, это оказалось совсем несложно. Достаточно лишь все время гладить его по шерстке.
— Только не вздумайте когда-нибудь сказать такое при нем, — советует Гассен. — Ну что ж; уже довольно поздно, нам пора.
Слышно, как открывается какая-то дверь.
— Ваша дочь проснулась, месье.
— Как же вы теперь ей все объясните? — взволнованно спрашивает Гийом.
— Не знаю. Скажу, что я — ее настоящий отец. А Поль и Элен погибли при пожаре.
— Но ведь она знала, что убийцей была Элен, я уверен в этом! — произносит Гассен, поднимаясь со стула.
— И что с того? Или вы намерены привлечь ее к суду за соучастие?
Он направляется к палате, где Виржини сейчас, наверное, тщетно пытается понять, что же произошло. Не хотела бы я оказаться на ее месте. Наверняка ей потребуется серьезное и довольно длительное лечение. Не могла она пройти через все это и нисколько не пострадать.
Вернувшийся Мендоза небрежно спрашивает:
— А с ней что делать?
Таким тоном человек может говорить разве что о заблудившейся собаке, из чего я прихожу к выводу, что речь идет обо мне.
— Я уже распорядился, чтобы известили ее дядюшку. Вы, мадемуазель, останетесь пока здесь: он либо сам приедет, либо сообщит нам, что с вами делать дальше.
Да, уж, конечно. Останусь я здесь или меня переведут в какое-то другое место — мне абсолютно все равно. Теперь мне есть о чем думать: огромный запас размышлений на много лет вперед. Только что закрылась дверь за Тони. Медсестра катит мое кресло в палату.
Где-то у меня за спиной раздается характерный гудок радиотелефона инспектора — в тиши больничного коридора он кажется непривычно громким.
— Слушаю… Что? Черт, могу себе представить… О'кей. Чао.
— Какие-то новости? — спрашивает Гийом, догоняя его.
— Да нет, не совсем: только что пришел телекс из Марселя. По поводу Максима Сиккарди… родился 3 июля 1976 года; отец — сорокавосьмилетний Рене Сиккарди, мать — тридцатидевятилетняя Жозетта Сиккарди!
Браво, Элиза: ты оказалась абсолютно права!
— Что? — бормочет так ничего и не понявший Гийом.
— У Элен был сын, которого официально зарегистрировали как ребенка ее родителей. Есть все основания полагать, что ее папаша, этот самый Рене, и в самом деле — его отец.
— Но это же чудовищно! — возмущается Гийом.
— Пожалуй… Но это еще не все: знаете, отчего умер ее сын? Его насмерть замучили в каком-то подвале два накачавшихся наркотиками подростка… Господи, в каком же мире мы живем… Вот и удивляйтесь после этого, что она вдруг свихнулась!
Последние слова я слышу уже довольно смутно: мы с медсестрой сворачиваем в другой коридор. На меня внезапно наваливается усталость. Тяжелая, непреодолимая усталость. Непреодолимая…
Дождь льет, не переставая; его тяжелые капли, словно слезы, скатываются по оконным стеклам.
Я лежу в своей палате, в чистой удобной белой постели. Завтра, в восемь утра, профессор Комбре приступит к операции, которая решит мою дальнейшую участь! Дядюшка мой позаботился обо всем. Так что мне остается лишь ждать и надеяться. Но даже если операция не принесет никаких результатов, я все равно знаю, что впредь буду воспринимать свою жизнь отнюдь не с самой мрачной ее стороны.
Вскрытие останков Поля показало, что он скончался от множественных — около двух десятков — ранений, нанесенных ножом с очень тонким лезвием.
Их с Элен похоронили на прошлой неделе — на том самом участке, который Поль приобрел на местном кладбище после гибели Рено.
Все были несколько шокированы тем, что тело женщины, убившей собственного мужа и его ребенка, положили в могилу бок о бок с ними, однако официально они состояли в браке, к тому же на момент похорон не было вынесено решения суда, согласно которому Элен была бы признана виновной. Более того: это всех вполне устраивало, ибо в значительной мере сокращало расходы по похоронам. Гнусные подробности, о которых всегда забывают, хотя именно благодаря им люди быстро возвращаются к нормальной жизни с ее маленькими неприятностями и большими радостями — или наоборот.
Едва Иветта очнулась, выйдя из комы, как Жан Гийом предложил ей выйти за него замуж. И представьте себе: прежде чем снова потерять сознание, она успела ответить ему согласием.
Виржини сейчас находится в детской больнице, под наблюдением врачей. Внешне она ведет себя совершенно нормально, что несколько необычно для ребенка, перенесшего такого рода душевную травму. Как считает психиатр, слишком уж нормально.